А. Басов.

 

 

О ЕВРЕЙСКОМ ВОПРОСЕ В ДРЕВНЕМ РИМЕ

 

Харьков

Типография «Мирный Труд», Девичья ул., № 14 1913.

 

Мировая борьба арийцев с семитами, проходящая через всю историю человечества, нашла в нашем отечестве талантливого бытописателя  московского присяжного поверенного А.С. Шмакова. В целом ряде талантливых и высоко поучительных исследований он шаг за шагом рассматривает судьбы Израиля, как во времена его господства, так и поражения. Под углом зрения почтенного публициста-историка многие темные и запутанные вопросы далекого прошлого иудейства находят себе вполне отчетливое и правильное освещение. Не так давно появилось обширное исследование А. С. Шмакова под заглавием „Международное тайное правительство". В нем автор подводить итоги своим предыдущим исследованиям и попутно дает целый ряд новых освещений иудейского вопроса. Мы остановимся на положении иудеев в Риме—самом поучительном показателе той ошибки, какую делают правительства, относясь с недостаточным вниманием к иудейскому вопросу.

 

I.

 

Рим сравнительно поздно выступил на борьбу с семитами. Это было для него время наибольшего расцвета, когда силы государства находились в цветущем состоянии, а иноземное влияние еще не успело оставить тлетворных следов. Это было время, когда Рим был полон национальной гордости и относился неприязненно ко всему иноземному, особенно восточному. Это было время пунических войн...

Время пунических войн представляет поучительный момент борьбы арийцев с семитами. Зная семитов издавна, арийцы, предки римлян, были хорошо знакомы и с родственниками карфагенян, евреями,—ещё в отдаленные времена. Катон своим „сеtегum сеnseо—Gагthаginem esse delеndam" указал на самую жизненную задачу римской доблести и всего будущего обеих полушарий. Полагая предел господству семитизма, уничтожение Карфагена обеспечивало не только дальнейшее развитие, а и само существование арийской цивилизации, как противоположности рабовладению, предательству, ритуальной проституции и кровожадных злодеяний семитов. Справедливо говорит Курциус, что Греция воспрянула только тогда, когда ей удалось ниспровергнуть тиранию семитизма финикийского, Рим же заложил основы мирового владычества в войнах на жизнь и смерть, которые завершил победой над семитизмом, карфагенским.

Не могло быть вопроса о том, что побежденный должен был исчезнуть с мировой сцены. Это было в равной мере очевидно и Карфагену, и римлянам. Наиболее законченное выражение карфагенского типа представлял, как известно, Ганнибал. Так вот что свидетельствует о нем Тит Ливий: „Нечеловеческая жестокость, предательство ещё худшее, чем у финикиян: ничего правдивого и ничего святого; верить его клятвам нельзя; нет у него страха перед богами и никакой религии".

На пути из глубины времен к средним векам мы с изумлением встречаем ту величественную эпоху, когда, по чудному выражению Саллюстия, Капитолийский орёл парил над вселенной, распределяя в ней скипетры и порфиры. Вслед за исчезновением царства вавилоно-ассирийского и по уничтожение Тира Александром Великим, а Карфагена Сцинионом Африканским, Иудея предстала взорам римлян, как единственное, для них ещё заметное олицетворение семитической расы.

Римский народ и раньше и после пунических войн достаточно ознакомился с иудеями, а римский сенат пребывал на недосягаемой высоте государственной мудрости.

Бесспорно, что Рим был очень терпелив по отношению к иудеям и не по их заслугам многомилостив. Невероятные злодейства, которые совершались лютыми иудеями в периоды их бесконечных восстаний, влекли, правда, за собой соответственное возмездие. Затем, однако, жизнь шла опять своим чередом. Римская власть, может быть, слишком долго оставляла иудеям не только полное общинное самоуправление, но даже их собственных царей. Уважение Рима к их религии простиралось до того, что им разрешалось убивать всякого иноверца, который перешагнет за известную черту в ограде Иерусалимского храма и что римские войска, вступая в Иерусалим, покрывали чехлами орлы своих грозных знамен, дабы не возбуждать напрасно дикого изуверства иудеев. Но Иудея казалась ничтожеством, и Рим опоздал разгромить ее, а когда сообразил в чем дело, то сыны Иуды уже проникли в самые стены вечного города и успели отравить его государственный организм.

 

II.

 

Если римские власти относились к иудеям покровительственно, то этого совсем нельзя сказать о частных лицах. Общественное мнение заклеймило их бесчисленными позорными обвинениями, если и не всегда справедливыми, то, во всяком случае, достаточно отчетливо рисующими общую ненависть против иудеев.

Тацит с негодованием говорит об иудеях: „У них все то нечестиво, что для нас священно, и, наоборот, дозволено среди них то, что у нас преступно. Ибо негоднейшие люди, презрев отечественную религию, приносили сюда (в Иерусалим) дань и пожертвования. Вследствие сего могущество иудеев возрастало, как и путем того, что у них несокрушимое друг к другу доверие и безотлагательное сострадание, но зато и вражеская ненависть ко всем остальным людям. С ними иудеи не разделяют ни стола, ни ложа. Будучи отродьем, в высшей степени преданным сладострастью, они воздерживаются от сношений с иноплеменницами, а между собой у них нет ничего недозволенного. Переходящие в их веру ничему не научаются раньше, как презирать богов, отказываться от отечества, ни во что ставить своих родителей, детей, братьев. При этом иудеи главным образом заботятся о размножении собственного племени.” [¹]

Таким образом, в глазах римлян иудеи были варварами самого низшего сорта, [²] народом созданным для рабства. Нельзя сказать, чтобы поведение иудеев оправдывало их от подобной характеристики. „Они никогда не покажут дороги тому, кто не почитает их Бога", говорит Ювенал. Попросите у них пить, они только тогда покажут вам источник, когда узнают, что вы исповедуете их постыдную религию”. В других сатирах он делает злобные заметки об их неряшестве, нищенстве, склонности к мятежам, суеверии, плутовстве и лености. [³] Цельс называет их плутами и негодяями, [⁴] Аммиан Мариелин отвратительными и крикливыми. Особенно же возмущало римлян неуважение иудеев к законам. [⁵]

Ненависть, подозрение и презрение, образовавшиеся во многих странах вследствие исключительности еврейских предрассудков, и особенно их учреждений, побуждали иудеев только ещё фанатичнее предаваться соблюдению Левитских правил.

Диодор Сицилийский считает иудеев преданными странным обычаям и враждебными к чужестранцам, [⁶] Аполлоний Меллон,—безбожниками и человеко-ненавистниками, [⁷] Цицерон - племенем, созданным для рабства. [⁸] Гораций смеётся над их прозелитизмом, обрезанием и субботами, [⁹] Сенека называет их самым преступным народом. [¹⁰] Римский поэт начала V-го века Клавдий Рутилий Намациан несколько лет служивший в Риме градоначальником (ргаеfесtus urbi) и близко познакомившийся с  иудеями, пришел к следующему убеждению:

 "О если бы оружие Помпея и могущество Тита никогда не разрушали Иудеи! Вырезанные язвы чумы разрастаются шире, и побежденная нация гнетет своих победителей”.

 

III.

 

Несмотря на различные стеснения, Израиль процветал. Его влияние чувствовалось во всем Риме. Все поэты века Августа говорят о субботе, как учреждении и известном и вошедшим в обычай. [¹¹] Некоторые кварталы даже прекращали всякую работу. Гораций жалуется, что его друг Аристий Руск, не желая причинять неприятностей куцым иудеям, отказывается во время их праздника говорить о делах. [¹²] Конечно, Гораций несколько преувеличивает, но сила иудеев действительно была велика. В самом Риме им удалось создать столь золотое для себя время, что, по удостоверению Моммзена, проконсулы и пропреторы провинций вынуждены были нежно обращаться даже с местными израильтянами, если, по истечении срока службы, не хотели, вместо награды и триумфа удостоиться кошачьего концерта, а то и уголовного суда. Сохраняя во все времена потаенное тайное правительство, они и много позже войны Помпея в Палестине, продолжали рассматривать Иерусалимский храм, как свой международный банк, куда из Италии и провинции свозили награбленное золото. Пропреторы и проконсулы не осмеливались возражать, хотя, конечно, понимали опасность, угрожавшую римскому государству через такое скопление золота в центральной кассе иудеев. Только один префект Каинадокий, Валерий Флакк решился хотя бы своим иудеям запретить вывоз золота. Иудейство не осталось в долгу и, купив свидетеля Лелия, предъявило к Флакку ряд позорнейших обвинений. Нашлись ложные свидетели и мошеннические документы, а в довершении всего в день разбирательства дела на форум явилась громадная толпа иудеев, принявшаяся чинить столь наглые скандалы, что подсудимому, казалось, не было спасения.

Но обвинители ошиблись: между ними и Флакком стал Цицерон.

Задача отстоять подсудимого была не из легких. Цицерону приходилось временами понижать свой голос, чтобы его не слышали иудеи, заполнявшие форум: „Ты знаешь, говорил он обвиняемому, как велика их толпа, как велико единодушие, как велико значение на сходках. И я говорю пониженным голосом, лишь настолько, чтобы слышали судьи: ведь найдутся такие, которые натравят их на меня, как и на всякого доброго гражданина".

Упрекая Лелия, что он только из-за иудейских денег пришел сюда и старается лишь ради иудейского золота, Цицерон говорил ему также: „Тебе ли не знать, как тяжела у них рука, каково единство и чего это стоит в наших народных собраниях?”

Обращаясь же к суду, оратор воскликнул: „Если когда нибудь государство взывало к мудрости, мужеству, благоразумию и осмотрительности судей, то сейчас, именно сейчас оно умоляет!” Переходя, наконец, к общей политике иудеев, Цицерон в заключительных словах своей речи указал и на следующее: „Ещё когда Иерусалим был независим, а иудеи держали себя тихо, и тогда уже священные жертвоприношения у них были отвратительны для блеска нашей державы, величия нашего имени и учреждений наших предков. Насколько же это стало невыносимым теперь, когда, подняв против нас оружие, упомянутый народец раскрыл свои понятия о нашем могуществе и когда, благодаря милости бессмертных богов, мы его сокрушили, разогнали и обратил в рабство”.

Флакк был оправдан.

Несколько позднее решительным защитником иудейства выступил Юлий Цезарь. По словам еврейского бытописателя, он явился „ангелом-избавителем, который восстановил в Иудее царский сан, соединил разрозненные провинции и возвел Гиркана на царский престол. Юлий Цезарь дал евреям свободу вероисповедания и приказал возобновить храм и городские стены. Живших в римской монархии евреев он признавал гражданами.” [¹³]

Император Август благоволил к Ироду I, основателю новой еврейской династии.

Клавдий всячески покровительствовал иудейству.

Жена Нерона Помпея была склонна к иудейству.

Римский правитель Иудеи Тиберий Александр, именовавший себя язычником, но не позабывший награбленным серебром и золотом украсить ворота Иерусалимского храма, был заклятый иудей.

Александр Север гордился званием архи-синагога.

Гелигабал был обрезан.

Любимейший сверстник и собутыльник в юности Каракаллы был уже чистокровный иудей.

Тем не менее, Антонин Пий, может быть единственный цезарь, которому анналы синагоги воздают хвалу. Но, тогда как римский мир восторгался в этом преемнике сурового Адриана доблестями Тита и справедливостью Нумы, иудеи восхваляли Антонина исключительно за его дикие преследования христиан, да ещё за то, что он якобы подвергся обрезанию. Они даже приписывают ему долю участия в составлении первой части Талмуда-Мишны.

Бесспорно, Рим был слишком терпелив по отношению к иудеям и не по их заслугам многомилостив. Между тем опасности, которыми грозило еврейство, не были тайной и для римского народа. Это не мешало впрочем, успехам иудейского пронырства. Всего через несколько десятков лет, мы видим евреев, как в придворных званиях, так и среди преторианцев. С другой стороны, захватив откуп податей - чуть ли не на всем пространстве империи, сыны Иуды стали управлять даже дипломатической частью в Риме. Это не исключало, разумеется, для них возможности завладеть и дипломатией государства парфян, опасных врагов самого Рима. Во времена же Юлия Цезаря и Нерона, иудеи открыто забавлялись судьбами вселенной.

Не встречая должных ограничений и, хотя, по своему обыкновению они действовали ради славы Израиля, они успели захватить в Риме и властное положение вообще. Частью, в качестве банкиров либо агентов по откупам и подрядам всаднического сословия в провинциях; частью, в роли обладателей халдейских тайн, волхвования и чернокнижия; частью, как факторы и сводники; наконец, частью, в звании политиканов, оркестрирующих выборы и народные голосования, иудеи влияли на римскую аристократию и сильных мира сего. Беспорядки же на самом форуме Рима, равно как восстания рабов в Сицилии и Италии, происходившие нередко по подстрекательствам тех же иудеев, убеждают, что им не чужды были и низшие классы населения.

С другой стороны, разбои в Палестине и организованные шайки тайных убийц в роде тех, какими располагали рабби Бен-Акиба или лже-Мессия Бар-Кохеба,— переполняли чашу римского терпения помимо всего, указанного выше. Непрестанные же революции в Иерусалиме, потрясавшие самые основы империи и вызывавшие иногда напряжения лучших её сил, достаточно объясняют приказ по войску, отданный Титом. Мудрено ли, что, по окончании осады Иерусалима (70-77 г.г. по Р. X.), стоившей римлянам чрезвычайных жертв и страшных усилий, этот великий полководец, хотя и очарованный прелестями иудейской царевны Береники, не мог не воздать своим войскам справедливости, говоря: „Вы победили самый бесстыдный, мятежный и коварный народ!”

Таким образом, ясно, почему император Август отнесся с похвалой к своему племяннику Гаю за то, что тот, проезжая Иудею, воздержался от паломничества в Иерусалимский храм (Suet. Aug.13).

„Чувство человеколюбия возмущается, пишет Гиббон (II, 94), в особенности при чтении рассказов об омерзительных жестокостях, совершенных евреями в городах Египта, Кипра и Кирены (во II столетии по Р. X.), где под видом дружбы они предательским образом, употребили во зло доверие туземных жителей, отчего мы и склонны одобрять римские легионы, сурово отомстившие расе фанатиков, которая, вследствие своих варварских и легкомысленных предрассудков, стала непримиримым врагом не одного римского правительства, но и всего человеческого рода. В Кирене они умертвили 220.000, на Кипре 240.000 греков-христиан, в Египте также огромное число жителей. Многие из жертв были распиливаемы надвое, согласно с прецедентом, который был установлен примером Давида. Победоносные иудеи пожирали мясо несчастных, лизали их кровь, и опоясывали себя их внутренностями!”

„Сооружая гекатомбы из черепов, сыны Иуды танцевали danse macabre вокруг”.

Возможно ли удивляться, что, по свидетельству Э. Ренана, на них стали, наконец, охотиться, как на хищных зверей? В эту же, должно быть, пору сложилось у римлян и общее заключение: „Презренный Израиль дерзает на такие злодейства, которые искупаются только смертью"'.

В свою очередь император Адриан не оставил иудеев без наказания. В период подавления бунта (132- 135 г.г.) около 600.000 погибло их от меча и, сверх того, бесчисленное множество от голода, болезней и пожаров. Пять иудеев за одну свинью продавались в рабство, на ярмарке, под дубом Мамврийским. Независимо от сего они были лишены всех прав состояния и окончательно изгнаны из Палестины. Самое название Иерусалима было уничтожено и заменено - Aelia Capitolina, а иудеям было запрещено к нему приближаться под страхом смерти.        

Так кончило своё существование иудейское царство и его столица. Но история его на этом не остановилась. Без земли или постоянного пребывания, не, имея никакой внешней защиты, иудеи способом, беспримерным в истории, успели и среди иноплеменников образовать через талмуд собственное государство, свою религию, администрацию, уголовное и гражданское право и судопроизводство, одним словом государство в государстве в полном смысле слова. Слабый и, по-видимому, беспомощный иудейский народ оказался, в действительности столь слепым и так хорошо оборудованным своими преданиями и религиозными учреждениями, что роковые испытания и целые века преследований не могли ни уничтожить его, ни умалить жажды его господства.

Преследуемый, раздавленный в одном месте, Израиль раскрывал свою живучесть в новом, другом опять с собственным Богом, национальными упованиями и неискоренимой враждебностью ко всем иным национальностям. Такая верность себе и столь крайнее упорство стремлений  послужили в конечном итоге могучим двигателем денежных сделок, но явились и основной причиной государственных крушений иудейства. Собрание коварных изветов и злобных верований, безмерных нелепостей и невыразимых гнусностей произвело иудея-талмудиста, который, будучи лишён отечества и самой способности к общежитию, оказываясь повсюду чуждым и не имея других забот, кроме интереса личного либо остальных израильтян, повсюду являлся бичом страны, куда бы ни заносила его судьба.

Слепо преданный, если не религии, то своей расе, верный себе, как против идолов, так и против Евангелия, вопреки мраку и наперекор свету; презирая окружающую ненависть и не научаясь из предостережений судьбы; забывая о невзгодах и не умея переносить счастья, иудей образованный и иудей невежда, иудей-фанатик и иудей-ренегат, иудей правоверный и иудей атеист, иудей цадик и иудей, отрицающий Моисея, остается иудеем и только иудеем!

Вот почему нам так важно знать подлинную историю иудейства. Она раскрывает нам тайные вожделения иудеев, которые живут веками, переходя через десятки поколений. И каждая попытка проникнуть сквозь густой покров „пыли веков” и осветить то, что скрыто во мраке, всегда встретит с нашей стороны полное сочувствие.

 

___________

 

[¹]  Hist. V, 5.

[²]  Сic. рго flacco, 28: Amm. Мars. XXII, 5.

[³] Sat. VI, 542  47; 156 - 60: ХIV,  96 - 107.

[⁴] Оrig. contra Сеls. I, 33.

[⁵] Juvenal Sat. XIV, 100.

[⁶] Dio cass. ХL

[⁷] 1оseph. соntra Аррion. II, 14.

[⁸] De ргоv. соnsul. V.

[⁹] Sat. I, 4. 143: 5, 100, IX. 69.

[¹⁰] В Августиновом De сivitate Dei.

[¹¹] Tibul. 1, 3; оvid. de arte аmаt. I, 67, 41. 415; геmed. аmor. 210 и др. 

[¹²] Sаt. I, 9, 69 - 72.

[¹³] Элленберг Г. Страдания, бедствия и защитники евреев. В хронологическом порядке от Фараона 1650 г. до Р. X. и до нашего времени. Парев. М. Я. Хашкес. СПБ. 1883, стр. 19.