АГА О ДРЕВНИХ

 

 

 

Гибнут стада,

родня умирает,

и смертен ты сам;

но смерти не ведает

громкая слава

деяний достойных.

 

 

«Речи Высокого»

 

…И Время мы призваны вспять повернуть…

 

Светозар

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ПРОЛОГ

 

Звон моего клинка

Да гуслей струн –

Несет меня времен река

В эпоху рун.

 

Резкой чертой на березу

Ляжет мой стих.

Вызовет слово слезы

Тех, кто постиг.

 

Рожка гудящие слова,

Варгана трель...

Поутру кругом голова –

Хмельным был эль.

 

Дружище, плесни-ка браги,

Сядь на скамью,

Позволь мне замолвить сагу –

Что вспомнится, то спою.

 

Вехи времен былых –

Отблеск костра…

Слышится ль в них мой старый стих?

Да, неспроста…

 

Смехом наполним избенку…

Видишь дракона на всех парусах

В синем окне?

Нет? Но зато его видно ребенку,

Больше ведь зренья в ребячьих глазах,

Если по мне.

 

     Древле было…

     На одном из северных лесистых приморских холмов, что возвышается в Льдистой Стране неподалеку от горячих источников, в рубленной из бревен избе с окованной дверью и выходом в самое сердце зимы, жили-поживали два братца – Рунульв Березовый Сок да Квельдульв Дробитопор. Оба родились с ножом и мечом и с резвым конем. Соседи с хутора, что находился в отдалении от того жилья на отшибе, давненько поговаривали, что отец братьев, славный Коль Громила, почивший тролль знает сколько зим назад в самой гуще моря – Ньёрдова жилища (1), был полуволком, а мать их еще при жизни звалась Альбруной Полутролльшей. Как бы то ни было, но первый из братьев слыл в округе сильным ведуном и рунознатцем, метил даже на звание годи (2) еще не давеча как на прошлогоднем тинге, однако потерпел здесь неудачу, но только из-за отдаленности своего жилья от деревень. Второй брат был искусным мастером во многих ремеслах, уже пару лет как хаживал в викингские походы и был берсерком (3). Оба были знаменитыми скальдами и славились то слишком угрюмым нравом, то, напротив, повадками неизменных весельчаков и задавак.

     Стояла жестокая зима, как раз та самая, какую принято называть порою буранов, и приближался Йоль – день зимнего солнцестояния – великий праздник. А вместе с Йолем неотступно надвигалось то, что испокон веков его предвещает – таинственные во всей своей непередаваемой мрачноте двенадцать страшных вечеров. Умершие и сложившие головы на бранных полях предки навещали своих сыновей, внуков да правнуков в это безденное, поистине, время. Могли совершаться невообразимые чудеса. Живые, сидя на одних скамьях с почившими навеки, опивались сбитня да медовухи, пировали и делали жертвоприношения, словом, порой самые крепкие проходили после Йоля по окрестностям и вытаскивали из сугробов да оврагов других, напрочь обессилевших от праздников, гуляк.

- Готовь лошадей! – говорил Рунульв Квельдульву. – Промчимся по хуторам вместе с конницей Одина так, что снежные шапки посшибает с подзвездных еловых вершин!

- Упьемся соседского пива, хоть ты захлебнись! – вторя брату, посмеивался Квельдульв.

- Готовь лошадей, братец!

 

ВЕЧЕРА I-II. ОСКОРЕЙ (4)

 

«В холодных потемках завьюжной ночи

По небу мчит стая шальная –

В очах ее полымя, в дланях – мечи –

Охотой в простор пролетает.

 

Над весями, лесом, полями стремят –

Над дрягвою – смерти повстанцы.

То князь одноокий ведет свой отряд,

Как словно в бушующем танце»

 

APRAXIA (5)

 

Наш полк был скор:

Во весь опор,

Кромсая лед,

Из бора – в лёт.

Мой грозный лик

Сквозь тьму проник,

На вече мглы

Стяжал миры.

 

Конь несется вскачь!

Поселянин, плачь!

  Ран возьму рогач,

Отниму калач!

Мертвых круговерть

Сотрясает твердь,

Лес выводит смерть,

Что не запереть!

 

Копыта в стук

И песня в звук,

Оскалом лик

И смех во крик!

Руби, топор,

Ты скор на спор!

Исторгни вой,

Всех павших рой!

 

Навью стала быль!

Снег крошится в пыль!

Лес чернеет в ночь,

Отдаляясь прочь!

Мы черней теней,

Мы лютей зверей!

Мчится все скорей

Зимний Оскорей!

 

     В эти дни стоял настоящий дубарь, такой, что самого косолапого, сосущего лапу в берлоге, способен пробрать до костей; как говорится, птица на лету замерзает. Накануне, с ростепелью, огромными пушистыми хлопьями нескончаемо валил снег, что, впрочем, не помешало всей окрестной молодежи, не первая зима волку, собраться в одном из отдаленных перелесков под сенью тысячелетних дубов, спавших теперь в крепких объятиях лиходейки зимы и мерно посапывавших в унисон треску мороза. Каждый молодец был в седле. Многие лошади были попросту выведены из стойл поселян и соседей, которые до сих пор и ведать о том не ведали, хотя, по правде говоря, некоторые, все-таки помня обычаи и свою молодость, даже надели на лошадей седла, полагая, что, украденные ночью, скакуны сохранят плодородную силу земли.

     Можно было слышать, как поет от мороза лес, как под гнетом холода надрывисто скрипят и дрожат тяжелые деревья.  

     Тут подоспели и наши братья, спешились и привязали черных неоседланных коней к раскоряченной, точно извивающаяся змеюка, низкорослой ели, что проросла в развилке могучих дубовых корней. Молодняк еще долго подтягивался, собравшиеся шумно галдели между собой, зябко припрыгивая и хлопая рукавицей об рукавицу, чтобы, хотя волку зима за обычай, окончательно не задубеть на стуже, пока несколько человек не разожгли посредине громадный костер. Тогда все сборище обступило его вокруг, и Бард Ладонь Секирой, сын годи и один из местных удальцов, порядочный гуляка и заводила, чьи лихие похождения грохотали известностью на всю округу, Бард Ладонь Секирой принес жертву предкам и Одину (6). Зловеще-багровый костер молниеносно сверкнул неистовой вспышкой в густо-синих сумерках, озарив темно-зеленые лапищи елей, и все, после нескольких минут вынужденного молчания, снова восторженно затараторили наперебой. Затем Бард достал из-под полы бараньего зипуна, надетого ради такого случая наизнанку, огромный пивной рог с рунами и железной оковкой поверху, и Хельги Пропащий, приятель Барда, из нарочно прихваченного бочонка плеснул в рог сыченой медовухи.

- Чать, не подмерзла бражка-то? – посмеиваясь, выкрикнул кто-то из толпы. Бард, на все лады восхваляя богов и предков, отхлебнул сам и пустил рог вкруговую. Пройдя через каждого, опорожненный рог воротился назад к Барду. Хельги налил еще. Бард Ладонь Секирой резко выплеснул брагу в самое сердце толпы, так что все собравшиеся оказались с ног до головы улиты веселым пойлом, по поводу чего радостным улюлюканьем выразили свой восторг. Тогда Бард произнес:

 

Счастлив будет всякий

о богах радетель,

помнящий родителей

новый дуб главы (7).

Урожайным житом

отзовется жертва,

пламя на поляне

мысли вспламенит.

 

     Затем Бард спешно забросал жертвенный костер рыхлым снегом, а несколько времени спустя, когда дымящие головешки поостыли, все собравшиеся подобрали угли и стали разрисовывать себе и друг другу лица. Стремительно вечерело, и в обманчивых сумерках каждый человек казался другому уже не соседским парнягой, с которым вместе игрались в былое время на земляном полу избы и лазили, раздирая рубахи, по деревьям, а кем-то потусторонним, но оттого лишь еще более притягивающим воображение.

- По коням! – внезапно скомандовал Бард Ладонь Секирой. Молодчики залихватски попрыгали в седла, взметнувшиеся лошади заржали под седоками, и скачка лавиной понеслась с пригорка прямиком к деревне.

     Все наездники, как один, преобразились до неузнаваемости. То были уже не люди, а воинство оборотней, безумная зимняя скачка мертвецов. Границы миров распахнулись. Лошади, копытами дробя снег в пыль, мчались во весь опор, а промозглый, леденящий, студеный вихрь, подступавший со стороны моря, одичало трепал их загривки и беспорядочно рвал в клочья волосы всадников. Диким, не своим голосом, точно волчьим лаем, Бард, скакавший впереди всех, затянул вдруг страшную песню, и вся конница подхватила ее вслед за ним, каждый на свой лад и манер, отчего песнопение казалось во сто крат ужаснее, заунывнее и злее, чем если бы его исполнял один только Бард. Другие гудели в рога, создавая такой гул, что, казалось, сама Мать-Земля бешено трясется. 

     Мимо с буйной скоростью проносились все более редевшие деревья, громадные, в человеческий рост, сугробы, залитые темно-лиловым полуночным мраком. Подступали к хутору. Конники мчались, с трудом разбирая дорогу и ни о чем не загадываясь.

     Вдруг некий всадник в синем плаще, появившийся невесть откуда (чего, впрочем, никто сразу не приметил), обогнал предводительствовавшего Барда Ладонь Секирой и развернул своего волкогривого коня прямо навстречу всей скачке. Каждый из наездников смог четко разглядеть длинную седую бороду встречного, его широкополую шляпу и яростно сверкнувший исподлобья единственный глаз. В жилистой руке старика покачивалось копье. Тут всадник снова развернулся по ходу наступавшей конницы, и всякий успел рассмотреть, что у его лошади ног существенно больше, нежели обычные четыре. Синий плащ, уводя за собою ватагу, понесся впереди Барда, а вся скачка восторженно грянула: «Отец повешенных! Один!»

     Никто не мог заметить улыбки удовлетворения произведенным впечатлением, мгновенно промелькнувшей на губах всадника и вмиг сменившейся выражением тревоги.

     До деревни оставалось всего ничего, а весь отряд вырос вчетверо. Братья Рунульв Березовый Сок и Квельдульв Дробитопор заметили среди всадников своего отца Коля Громилу, восемнадцать зим назад убитого в сече во время одного из морских походов. Отец тоже заприметил обоих своих сыновей и, не проронив ни слова, прямо налету поспешил осенить их знамением Тора (8). Сверху, отталкиваясь копытами от воздуха, белоснежные лошади несли лебяжьекрылых дев, блиставших в ночи доспехами. Когда еще вернутся эти молочно-снежные валькирии (9)?.. Кони братьев тоже отрывались от земли и, летя некоторое время по воздуху, вновь окунались по грудь в первородный снег и, захлебываясь в нем, неслись все дальше и дальше. Бежал по небу и конек Хельги Пропащего, державшего под мышкой наполовину опорожненный бочонок браги, и лошади других всадников тоже то и дело взмывали ввысь. Некоторые конники прямо на скаку становились коленями на круп своих лошадей, крича при этом во всю глотку, точно умалишенные. Самые же отчаянные осмеливались вставать на коня в полный рост, и никто из них не падал! Впереди неслась огромная свора не то больших собак пепельного оттенка, не то волков.

     Дикая Охота, с грохотом уронив с петель деревенские воротá, влетела в околоток и помчалась вдоль деревни. По сторонам из-за плетней мелькали слабые уютные огоньки из крепеньких, рубленых из цельного бревна и потемневших от времени, теперь по самые окна занесенных снегами, избушек, никак, казалось, не ожидавших столь воинственно настроенных гостей. Впрочем, то была только видимость; на самом деле в каждом амбаре всадников ждали жбаны пива, мясо и прочие славные угощения да обновы. Наездники пили, не слезая с коней. Хозяева в ужасе трепетали, ибо и им было ведомо, что по деревне пролетают не их сыновья да внуки, а всадники Оскорея. И вот, некоторые стали стремительно покидать ряды скачущих, без спросу врываясь в любые дворы и начиная творить там любые бесчинства. Остальные же, напрочь позабыв обо всем, продолжали скакать следом за Высоким по направлению к следующей веси, где все должно будет повториться в точности. Но вдруг, у самых ее ворот, Один неожиданно развернул коня, незаметно обогнул всю скачку, как неуемный бурный поток вливавшуюся, на страх и разорение поселянам, в очередную деревню и, оставив всех живых, мертвых и валькирий позади себя, понесся прочь поперек плетней и глухих заборов, отграничивающих жилье от внешнего пространства.

     В этот момент Квельдульв Дробитопор, летевший в самом сгустке скачки, потрясая над головой боевым топором, и дико кричавший, не помня себя от палящей голову ярости, расчухал резкий толчок в бок. Он повернул голову и увидал скачущего подле себя Рунульва. Тот настойчиво указывал ладонью в сторону удалявшегося из виду старика в синем плаще:

 

Всеотец (10) несется,

равный только солнцу.

Мы с тобой взираем,

делать что – не знаем.

Мчимся же, братага!

Приструни конягу!

Будем жить убого,

если не за богом!

 

- За ним! – все, что успел и смог расслышать Квельдульв, который в этот момент был полностью обуян неистовством свирепого ульфхедина, наподобие того, что овладевало им и так дурманно пьянило при одном лишь виде врага во время викингских походов.

     Братья сиюминутно отделились от скачки, еще раз напоследок оглянулись на стремительно отдалявшуюся от них Дикую Охоту, вломившуюся, наконец, в следующую деревню и непременно унесшую с собой мертвеца, и, что было мочи, понеслись вдогонку Высокому (11).

  

           

   

 

ВЕЧЕРА III-IV. ТОПИ ДА ТРОЛЛИ

 

«… А путник-странник там

От смерти-смертушки

Ой, да не уходит…»

 

NOKTURNAL MORTUM

 

Разошлись пути,

Но крепи свой дух.

Надобно идти,

Будь что будет, друг.

 

Храбрость, разум, бронь

Ты с собой бери

Испытать о том,

Сколь тверды они.

 

Знай, что на пути

Враг посеет ложь,

Но за этим ты

Друга обретешь.

 

Знай, что на пути

Множество дорог,

Но, как ни крути,

Их един исток.

 

Знай, что на пути

Множество преград,

Их не обойти,

Но нельзя назад!

 

Знай, что у пути

Есть всегда итог,

Но конец одних –

Новых вязь дорог.

 

Укрепясь душой,

Сделай первый шаг!

Все равно домой

Ты придешь, друг мой,

Но когда? И как?

 

          За пару недель до этих событий Рунульв Березовый Сок, сидя вечером наедине с лучиной – Квельдульв купался на горячем источнике – раскинул вещие руны. Выпало путешествие, а дальше такая неразбериха, что тролль ногу сломит. Уж на что знатоком рун слыл Рунульв по всему фьорду, но здесь даже он окончательно запутался. Побежал за советом к старому годи Грютле Воронье Крыло, да только тот тоже ничего вразумительного сказать не смог, лишь проворчал себе под нос нечто невнятное, и весь разговор.

     Между тем Всадник на восьминогом жеребце Слейпнире мчался далеко впереди, но не давал себе теряться из виду, всецело охваченный каким-то нежно-голубоватым свечением. Он сделал резкий полукруг и снова поскакал в сторону леса, однако не назад к той поляне, откуда начинал свой путь Оскорей, а туда, где лес, испокон веков прозываемый в народе Железным Бором (12), начинал простираться на дальние дали, не ведая ни конца, ни начала. Лес этот имел, как думали, всего лишь одну оконечность – как раз ту самую окраину, где жили братья. Один прямиком поскакал к тем местам, где Железный Бор, начиная со времен творения, скапливал в своих непроходимых дебрях всю черноту девяти миров (13).

- Неужто в лесу скроется? – прохрипел Квельдульв Дробитопор, но Рунульв, поглощенный погоней, не слышал брата. В ушах отозвался только пронзительный свист встречного ночного ветра. Братья повернули вслед за всадником, который и впрямь уходил в лес. Оказавшись рядом с первой порослью, братья все-таки осадили лошадей.

- Ну что? – запыхавшись, выкрикнул Квельдульв.

- В этот лес никто не суется, и никто в нем никогда не бывал! Это ж бор на полмира! – с трудом подбирая слова, воскликнул Рунульв.

- Вот то-то и оно, а если даже кто и был, то уж наверняка не возвращался. Старая Герд Лосиха рассказывала, как Вуковой Славянин забрел сюда вслед за медведем и как сквозь землю провалился, как раз в тот год, когда сложил голову наш отец. Больше Вуковоя никто не видел. А Бёльверк, злодей (14), за которого мы горой, ведет нас сюда на погибель. Послушай-ка, братец, пока еще не поздно, давай повернем обратно. На деревне все парни уж вусмерть пьяны от медовухи и дрыхнут себе у теплого камелька.

- Нет, Квельдульв, здесь явно что-то не то. Такова воля богов. Кроме того, если ты вспомнишь мой последний расклад… - степенно, даже с оттенком торжественности промолвил Рунульв.

- Тролль побери! Нас в клочки изорвет твой последний расклад, ежели слепо следовать всему, что видишь. Он возвращается домой через этот лес, а мы-то куда?! – резко оборвал Квельдульв.

- У меня на днях еще сон был, я тебе не сказывал, кажется… - однако поведать брату свой сон Рунульву помешало следующее обстоятельство: сам Всадник стоял на несколько саженей впереди, спиной к братьям; но, развернувшись вполоборота, он рукой явственно поманил их за собой. Братья изумленно переглянулись, а Всадник пришпорил коня и поскакал вперед столь легко, точно препятствовал ему не непролазный Железный Бор, а всего лишь залитый теплым солнцем летний лужок, покрытый изумрудной травкой да пряным клевером.

     Братья, сразу уяснив для себя, что к чему, поспешили за ним. Однако перед их лошадьми Железный Бор и не думал расступаться. Квельдульв трусил впереди, расчищая секирой дорогу. «Мужика не шуба греет, а топор!» - бодро приговаривал он. Рука его находилась в постоянном движении, но, казалось, не знала устали. Через несколько шагов стало не видно ни зги, лишь все то же исходившее от Всадника серебристо-лунное свечение перламутрово переливалось поодаль. И еще слышалось порой призывное ржание восьминогого Слейпнира, чудесного коня Одина. Оно звоном отзывалось в мириадах стеклянных сосулек, спавших, свешиваясь с пальцев разлапистых ветвей кряжистых вековых деревьев, трещавших явно к долгим морозам.

     И все бы оно ничего, если бы внезапно свечение это вдруг не раздвоилось и не развело братьев в разные стороны.

     Квельдульв Дробитопор, самозабвенно увлеченный расчисткой дороги вслепую, в кромешной мгле даже не заметил, что Рунульва и след простыл. Он наобум размахивал топором налево и направо, сыпал громкими проклятьями и клялся громом, что даже одиннадцать свирепых берсерков ему более под силу, чем эти распроклятые сучья.

     Время и пространство вокруг Квельдульва потеряли прежние очертания: только нескончаемая вязь туго перевязанных между собой ветвей да манящий свет впереди. Долго ли, коротко ли шел он, не разбирая дороги – сказать было трудно. Навряд ли в этом лесу вообще когда-нибудь светлело.

     Вдруг верный конь викинга дрогнул, споткнулся, и совершенно внезапно каскад ледяной воды с головой окатил, накрыл их обоих – и лошадь, и седока. Квельдульв неловко перекувырнулся, затем вновь погрузился в воду, а когда распахнул глаза, увидел лишь голые крючковатые ветви где-то в безмерной вышине да лишь клочок черного беззвездного неба еще выше. Коня под ним не было, подслеповатое свечение впереди и вовсе куда-то исчезло, а сам Квельдульв не в силах был пошевелиться, только топорище славной, испытанной во множестве споров клинков, отцовой секиры по прозвищу Рубоглав, которую с почетом передали ему вернувшиеся невредимыми из плавания соратники убитого Коля Громилы, ощущал Квельдульв накрепко стиснутым в кулаке. Он стоял, запрокинув голову, ни жив, ни мертв, но вода все равно доходила ему до кончиков ушей. Одними глазами он робко покосился в сторону: загадочное свечение и впрямь исчезло, как если бы его никогда и не было. Может, то был блуждающий огонек – призрак скверного человека, что пытается сбить путника с дороги обманным сиянием и завести его в болото? Собрав воедино всю волю и все силы, викинг попытался хотя бы сделать шаг. Однако не тут-то было: вода сразу подступила к самому носу, и пришлось еще выше задрать голову, а двигаться теперь стало попросту опасно. Квельдульв замер, стоя в воде на цыпочках и чувствуя лишь то, что стоит на чем-то твердом, но жутко небольшом, и лишь потому не увязает. Мрак, смертельный холод, хоть волков морозь, и резкое зловонье, исходившее от стоячей, незамерзающей воды, обступили со всех сторон, и совсем невеселые мысли одна за другой полезли ему в голову:

 

Вот допета песня.

Вдоволь у кострища

посидел не раз я,

грев свои бока.

Вдоволь выпил пива,

в сечах порубился.

Знать, судили норны (15) –

мой пришел черед.

 

     И вдруг весельчаку так не захотелось погибать, тем более – столь бесславно, а он уже не ощущал собственного тела.

- Эгей! – в отчаянии завопил он. – Пропадаю! Кто-нибудь! Смилуйтесь, асы (16)! Ставлю барашка, нет, пожалуй, двух, коль жив останусь!

     Многократное эхо стоном раскатилось по лесу. Да только кто ж услышит в этих глухоманных проклятых местах? Только дряхлый болотный Нок, постоянно требующий человеческих жертв после заката, прокричал гулким неземным голосом: «Переходит!!!» (17)

- Будь рядом брат, подумалось ошалевшему с перепугу витязю, – он бы произнес такой наговор, чтобы трясина эта расступилась или выкинула нас прямиком на берег. А я здесь один, даже стоя с секирой в руках, ничего не могу поделать:

 

… Знать, судили норны –

мой пришел черед…

 

                 Рунульв прошел еще несколько шагов, как вдруг расцарапал лицо об ветку. Дальше дорога была не расчищена.

- Эгей, Квельдульв, где ты есть? – обратился он в пустоту. Ответа не последовало. – Квельдульв, брательник, где тебя тролль носит?! Ты что, совсем сбился? Вон ведь где свет – прямиком перед нами! – Рунульв Березовый Сок оглянулся назад, хотя отлично помнил, что оглядываться в таких случаях и в таком месте не стоит – нежить заманит. Оглянулся – вроде бы никого. Снова повернул голову – свечение полностью исчезло. Он протер глаза – ничего, лишь краски чернее черного вокруг. Здесь Рунульва охватил не поддающийся описанию панический ужас. Надтреснутым от отчаяния голосом, вмиг потеряв всякую надежду, скорее от безысходности, позвал он еще несколько раз, но только лишь бесчисленные сосульки рассмеялись ему в ответ своим переливчатым звоном да, как показалось, филин зло заухал где-то вдалеке, не предвещая ничего хорошего. Конь под седоком не мог больше ступить ни шагу: пути не было. Рунульв спешился,  и попытался идти наугад. – Если морда коня, - определил он на ощупь, - смотрит в эту сторону, значит, мы идем с противоположной. Значит, у меня есть возможность выбраться на просеку, что вырубил топором брат, а по ней беспрепятственно вылезти из бора. – Рассуждал он. – Тогда назад!

      В непроницаемой кромешной тьме ему показалось, что косолапые зловещие ветви и корни сжимаются вокруг него сплошной клеткой, оставляя все меньше свободного пространства. Рунульв боязливо сделал шаг, споткнулся и распластался на острых шипах торчащих голых веток. Поднялся и побежал, не разбирая дороги, но снова упал, наткнувшись на корягу. Продираться дальше возможно было лишь ползком. Рунульв прополз несколько локтей, пока какая-то ветла сзади предательски не оплела его ногу. Он сделал попытку высвободиться, но только запутался еще крепче и тогда, осознав тщету всех усилий, покорно замер. На голову ему откуда-то свалилась огромная снеговая шапка. Наглотавшись снегу, теперь он лежал почти как связанный, не имея никакой возможности пошевелиться, и, глядя в никуда, размышлял о том, как глупо он оказался легкой добычей Железного Бора. Однако долго думать рунознатцу не пришлось, ибо с какой-то стороны – поистине, он уже не различал, где право и где лево – с какой-то стороны послышался ломовой треск сучьев такой силы, словно то шквал грохочет, едучи на морской колеснице. Не прошло и трех минут, как Рунульва со всех сторон обступили беспорядочно заросшие свалявшейся шерстью, густым мхом всех возможных расцветок, зеленовато-болотным хвощом, вереском, лохом, уродливой толстой корой, берестой и еще шут знает чем, существа, сжимавшие в своих безобразных, узловато-косматых лапищах грубо отделанные факелы и топорно сбитые из вывороченных коряг громадные бесформенные палицы. Все они мерзко причмокивали и шумно втягивали деревянными ноздрями тяжелый лесной воздух. Каждый был верхом кто на волке, кто на помеле или на совке. Один из верзил на своем плече запросто держал за ноги онемевшего от испуга коня Рунульва.

- Лесные тролли! – без труда догадался скальд.

     Другой дылда, который не был отягощен ношей, пытаясь попристальнее разглядеть новую, такую редкостную для этих мест добычу, поднес опущенный светильник совсем близко. Проворностью здоровяк-тролль явно не отличался,  из-за чего умудрился ткнуть пылающим концом смоляного факела прямиком в лицо Рунульва. Тот взвился, точно угорь на сковородке. Лживые сучья, не выдержав такого напора и вмиг переломавшись, выпустили его из своих сетей, однако он тут же оказался в когтистых маслянистых лапах троллей. Секунду посовещавшись на каком-то до ужаса противном человеческому слуху наречии, они подняли факелы и понесли обезумевшую лошадь и потерявшего от страха и боли сознание ее хозяина в свои всклокоченные лешачьи закрома. Йутулы с добычей двинулись в неизвестном направлении.

 

 

ВЕЧЕРА V-VI. «РЯБИНА – СПАСЕНИЕ ТОРА» (18)

 

«Сквозь топи по волчьим тропам, по кочкам и серым мхам,

Царапая лапы и пряча оскал, невидимы утром, твари ночные

Как тени идут вслед за тобой по мягкому снегу, что вечером выпал.

<…>

Оглянись, по болоту тысячи лап кровоточат подушками, болью исходят,

Но идут за тобой в тишине лесов звери черные – дети ночи,

Закрывая глаза от яркого солнца, поднимаются вверх за тобою вперед…»

 

ASHEN LIGHT

 

Душа прощается с тобой

И холодны ладони рук.

Вот все и кончено, герой!

Но вдруг приходит друг…

 

В глазах угас былой огонь

И слышен в двери Хели стук.

Как будто это страшный сон.

Но вдруг приходит друг…

 

На крае пропасти повис,

Лишь исторгаешь страшный звук

Пред тем, как враз сорваться вниз.

Но вдруг приходит друг…

 

Смотри – топор над головой

И только ненависть вокруг,

Сейчас слетит удар слепой!

Но вдруг приходит друг…

 

- Держись покрепче! – он кричит

И смело руку подает.

Он упирается, ворчит,

Но тянет из невзгод.

 

И ты спасен! Но не забудь,

Беда коль рухнет на него,

И ты таким же другом будь,

И сам спаси его!

 

     Квельдульв Дробитопор замерзал. Даже язык уже плохо слушался его, бормоча лишь бессвязные звуки.

- Эй! Кто здесь во тьме? Выходи и сражайся со мной! – вдруг услышал он внезапный окрик, появившийся, как ему показалось, откуда-то извне. Силы тотчас вернулись вместе с тем, как засветил зыбкий лучик надежды.

- Я! Здесь! – то и дело сбиваясь и захлебываясь, стал  отчаянно выкрикивать Квельдульв. – Тут я!

В дрягве! Двинуться невозможно! Леший ты или человек – протяни руку!

-  Эге, - снова послышался голос, и в эту минуту багрово-пламенный свет факела отражением побежал по мутной водной поверхности. – Да ты, я гляжу, угодил аккурат в самую середину этой

вонючей, тролль бы ее, хляби. Как только тебя угораздило? Впрочем, тут мало удивительного…

- Кончай разглагольствовать! Дай… руку… - голос викинга срывался.

- Ну да, вот еще! Я тебя выручай, а ты меня прикончишь вот на этом самом месте. Нет уж, знаешь что, пропадай-ка ты сам, дружище, а я пойду подобру-поздорову своей дорогой, тем более что мне до тебя тянуться – не дотянуться. – При этих словах увязший Квельдульв, который никак не мог видеть, кто это с ним разговаривает, понял, что «голос» засобирался уходить.

- П…поч-чему? Н-н-не п-п-пррикончу! Помоги! – начинал задыхаться Квельдульв.

- Почему? Да вне закона я, вот почему! Любой теперь имеет право меня убить, и, как мне думается, любому так и хочется именно это сделать. Так что поспешу-ка я отселе, покуда живой. Счастливо оставаться. – «Голос» и впрямь засобирался уходить.

- Постой! Ты мне не нужен! Знать я тебя не знаю и вижу впервые, то есть, даже не вижу. И дела никакого мне до тебя нет. Так что, поможешь? Мне ведь жить хочется не меньше, чем тебе! – отчаянно взмолился викинг.

- «Лучше живым быть, нежели мертвым» - так сказал Высокий, - задумчиво произнес незнакомец, - только вот незадча-то. – Голос точно преобразился. – Ты местный? Мне укромное убежище нужно…

- Будет тебе убежище, тролль побери! Только скорее же! – у Квельдульва зуб на зуб не попадал.

- Руки моей тебя вытащить явно не хватит, - рассуждал незнакомец. – Тянуть слегой – дело дрянь. Как бы тебя отселе… выудить, а? – ясно было, что «голос» и впрямь крепко задумался. – Хотя есть одна мыслишка: вон на том берегу, слева, растет бравая елка. Ежели ее порубать – она мостом перекинется через трясину. А уж по стволу-то выкарабкаешься, вот только… - незнакомец запнулся.

- Что еще? – взревел Квельдульв.

- Топора у меня нету – рубить нечем. – Смущенно, точно жалуясь, проговорил «голос».

- У меня! У меня! – зашелся от волнения и радости Квельдульв, после чего не на шутку изловчился (опосля, сидя в застолье за дубовым столом с кучей ребятишек вокруг, он частенько не без напускного бахвальства говаривал, что это было самым, пожалуй, нелегким испытанием в его жизни) и, что было силы, онемевшей от холода рукой перекинул свой Рубоглав назад через спину, а сам при этом умудрился устоять на месте. Топор вошел острием в снег, аккуратненько упав прямо к ногам «избавителя». Что и говорить – мастерский бросок выдал в Квельдульве бывалого викинга. Человек на берегу, не раздумывая ни секунды, подхватил секиру, обежал полукругом налево, воткнул в сугроб факел и, что было мочи, принялся подрубать снизу толстый ствол дерева. Только ухали четкие мерные удары да щепки разлетались из-под накалившегося острия во все стороны.

- Славный топор! – между делом выкрикнул голос. – Старинный, должно быть!

     Только теперь, за этой работой, Квельдульв смог сбоку рассмотреть своего избавителя. То был худощавый высокорослый светловолосый человек с пронзительным взглядом и плотно сжатыми от усердия губами. Из-под короткой черной кожаной куртки при свете факела проблескивала кольчужная вязь. На поясе болтался нож. Все чувства Квельдульва Дробитопора в этот момент обострились настолько, что даже с такого далекого расстояния он смог заметить рубец, расчертивший правую щеку незнакомца.

     Наконец, ель со скрипом и невообразимым треском повалилась, едва дотянувшись макушкой до середины болота, однако все же встала наискось, как оно и было задумано. Но вместе со всплеском рухнувшего дерева в воду погрузился и Квельдульв, стиснувший зубы от непередаваемой боли,  резко ударившей в его колено. На какое-то мгновение незнакомцу, созерцавшему происходящее с берега, показалось даже, что дерево обрушилось прямо на бедолагу. Боль и острота самой обстановки лишили Квельдульва рассудка. Кажется, он достиг дна… Пузыри… Глаза заполняет ледяная муть… Словно замедленно все происходит… Вот он выпутывается из ветвей, повлекших его за собой… Всплывает на поверхность… Что-то увесистое зацепилось за ремень… Все равно всплывает… Взгляд на все происходящее как будто со стороны… Словно не с тобой… Хватается окоченевшими руками за ответвляющиеся от ствола сучья, неровными зубцами торчащие из воды… На поверхности воды комья снега вперемешку с густой бежевой пеной… Уцепившись, подтягивается… Как в поговорке: «Рябина – спасение Тора»… Что ж там на ремне болтается… Тролль бы побрал… Вот кто-то крепко схватывает его за шкирман и вытягивает прямо на ствол… Ползут куда-то еле-еле… Ствол воротит из стороны в сторону… Ползут… Снег под ногами… Твердая почва… Неужто спасен?..

     На этом ход мысли прервался. Квельдульв, не переставая дрожать от холода, незамедлительно грохнулся в обморок. Незнакомец нагнулся за брошенной рядом секирой, небрежно заткнул ее себе за пояс, подхватил спасенного и, слегка согнувшись под тяжестью ноши, понес его к своему жилищу, находившемуся саженях в двухстах от распроклятой трясины. Это незатейливое, но весьма практичное сооружение представляло собой вырытую в расчищенном от снега холмике землянку с берестяной вытяжкой, из которой валил дым, наверху. В землянке было сыровато, но тепло и светло. Незнакомец бережно опустил Квельдульва на пол и придал ему полусидячее положение, облокотив спиной к задней стене: «Не стала б тебе эта опора смерти бугром!» Места в землянке было не то чтоб много, но вполне достаточно. Прямо посредине под низеньким потолком полыхал костер, дымок от которого и уволакивало в трубу. Незнакомец подбросил в огонь дров. Невысокое пламя полыхнуло с новой силой, обагрив сумрачной лукавой улыбкой неровные стены землянки, укрепленные от осыпания наломанными палками. Незнакомец поспешно стянул со своего постояльца мокрую одежду, с которой потоками стекала вода, отложил в сторонку его ремень с прицепленной к нему окованной по углам коробкой, к которой не проявил ни малейшего любопытства, приложил ухо к его сердцу и, тихонько улыбнувшись, переодел его в имевшееся у себя про запас сухое, обернул в пушистые шкуры, служившие ему самому постелью, и обложил берестой (19), после чего начертал на палочке руны и сунул ему под голову. Затем незнакомец разомкнул его уста, куда влил полкружки целебной рябиновой настойки, после чего завесил вход в землянку ветронепроницаемыми шкурами, устроился поудобнее возле костра и, вперив несколько тревожный взгляд в подвижное пламя, крепко о чем-то задумался.

     Должно заметить, что по природе своей Квельдульв Дробитопор был крепок, вынослив и весьма легок на подъем, да и тяготы первых викингских походов, когда деревянное суденышко с головой дракона на носу один на один отважно состязается с буйной морской стихией, сделали свое дело, закалив его. Потому не так уж и удивительно, что через каких-то пару часов сознание полностью вернулось к нему, хотя свинцовая слабость еще давала о себе знать. Не подымаясь с постели, он осмотрелся вокруг и, лихорадочно выстукивая зубами дробь – его бил озноб – вопросил, где он имеет счастье находиться. Незнакомец, весьма подивившись такому скорейшему пробуждению своего едва не потонувшего гостя, поведал Квельдульву обо всех последних событиях и добавил:

- Тут вот медвежатина жареная. Дрянь-мясо, однако, ничего иного предложить не имею. Если не побрезгуешь, то пожуй-ка! – и протянул викингу оковалок жесткого поджаристого мяса.

- Сам-то ты откуда будешь? – жуя, кивнул Квельдульв.

- О, то долгая и не шибко-то веселая история. – Процедил незнакомец, раскуривая трубку. – И мне нет ровным счетом никакой выгоды рассказывать ее первому встречному, хотя ты и кажешься мне славным парнем. Тебя как звать-то?

- Квельдульв – Вечерний волк, а по прозвищу Дробитопор. Слушай-ка: то, что я тебя с потрохами не выдам, я поручался еще стоя по уши в дрягве и наблюдая, как медленно уходит под воду моя разнесчастная лошадь, а теперь-то мне тем более незачем говорить кому-либо что бы то ни было. И, к слову сказать, благодарю тебя от всего сердца. Сдается мне, что ты испытанный викинг.

- Чего там! Не стоит! – застенчиво перебил незнакомец, которому, судя по всему, все же очень хотелось выговориться после длительного, затянувшегося одиночества. – Как же долго я не общался ни с кем из людей! И как еще прикажешь коротать долгую зимнюю ночь, сидя возле костра и не рассказывая при этом бесконечные саги да истории? Ну, так что, ты слушаешь?

- Угу! – пробормотал Квельдульв с набитым ртом.

- Вот и славно, - начал незнакомец, усевшись поудобнее. – Ну, так вот. Имя мне Варг Вне Закона, и прибыл я сюда в одиночку на утлом стареньком драккаре из самой Страны Северных Путей (20). Там я родился и вырос. Я был скальдом и музыкантом. Не по годам считали меня мудрецом. И жил наш народ справно, по старым укладам. Меня готовили в воины. Жили мы тихо, мирно и счастливо, пока Белый Бог не сместил с трона Одина. Одину слагал я стихи, посвящая ему всю мою жизнь. Один, ты наш владыка и отец! Но новый конунг наш стал рушить старые хофы, хорги да ве – наши стародавние святилища, стал вырубать леса, мутить водоемы, а зачем – то мне непонятно. Он стал обращать народ в какую-то новую веру с востока, убивать и жестоко мучить тех, кто, подобно мне, не отрекался от богов наших прадедов. Пытки были ужасными. Эйвинд Рваная щека был большим чародеем. Но конунг приказал поставить ему на живот чашу, полную горячих угольев, и тот умер в невероятных мучениях, но, так и не приняв Белого Бога. Мой приятель Рауд яростно отверг предложение конунга о дружбе в обмен на крещение. Тогда в рот Рауду запустили змею. Она прогрызла ему бок, и Рауд распрощался с жизнью. На месте древнего хорга конунг со своими приспешниками возвел кирху. Я преисполнился гнева, и в одну из ночей кресеня-месяца кирха заполыхала. То я возжег пламя гнева и мести Одина. Когда ко мне в дом пришел человек от конунга с дарами и предложением принять крещение или смерть, я яростно заколол льстеца первым попавшимся под руку ножом. Теперь это оружие не покидает меня ни на минуту. – И Варг наполовину обнажил нож, висевший в ножнах у него на поясе. – Тогда я заплел волосы в косы, как знак того, что я прошел испытание, а на первом же тинге конунг объявил меня вне закона. Любой отныне мог беспрепятственно убить меня, однако мне удалось бежать из страны. На родине я оставил мать, брата, жену и маленькую дочку. А это, - Варг провел пальцем по рубцу на подбородке и горько усмехнулся, - добрая память с тех времен. Мать тайком снарядила мне драккар (21), и я, расправившись по пути с морским змеем с телом толщиной с годовалого теленка и с хвостом шести локтей в длину, чье редкое появление вообще считается предвестьем важных событий, пережив не один шторм, словно чье-то проклятье довлело надо мной, с превеликим трудом, прибыл, наконец, к берегам Льдистой Страны, ибо конунг поклялся своему белому богу покончить со мной до этого Йоля, а он, похоже, уже не за горами. Я не нашел ничего лучше, как скрыться в этом лесу, где любой пропадет, не успев ступить и шага. Но меня, кажется, Железный Бор принял неплохо. Одному Одину ведомо, чего стоило мне здесь обстроиться, отогнать волков и без инструмента, орудуя одним лишь ножом, построить в насквозь промерзшем холмике землянку, добыть огонь, одежду и пропитание. Теперь ворон из Страны Северных путей принес мне тягостную весть о том, что люди конунга пытали мою жену, которая тоже состояла в сговоре, и прознали, что я где-то здесь. Через три дня наступит Йоль, и они ступят на эту землю. Вот только я не собираюсь так запросто сдаваться. Я никогда не забуду моих предков или себя самого. Такова наша природа. Потому клянусь, что только на мертвого они нахлобучат на меня свой непонятный оберег, который надевают на каждого, кто не устоял перед их изуверствами и принял Белого Бога. Как говаривал мой отец, Торгрим Оборотень, призрак первым сталь узнает! Мне нужно войско. Битвы я жду от жадного волка! И не думай, что когда они прибудут сюда, они не начнут свирепствовать с этим и у вас. – Варг перевел дыхание (22).

- Теперь послушай меня! – участливо проговорил Квельдульв, слегка осоловевший от таких внезапных поворотов. – У меня тоже имеется кое-что тебе рассказать. Мучился ты не зря, вот только так ли справедлив Один к своим верным почитателям? – и Дробитопор, не упуская ни малейшей подробности, пересказал Варгу Вне Закона всю историю, приключившуюся с ним и с Рунульвом. 

- И вот я здесь, - закончил он, - а где теперь мой брат, то мне неведомо. Он был более проникновенным почитателем богов, чем я, и я искренне надеюсь, что ему Один явил истинное счастье.

     Варг слушал, затаив дыхание. Значит, братья воочию видели Одина! Значит, все про Одина – правда! И это никакая не выдумка, как говорят люди конунга! Ну что ж, тогда мы еще повоюем! И не на жизнь, а на смерть! Только так, и никак иначе!

- А между прочим, если оно, конечно, не тайна, - осведомился Варг, - что ты в коробке-то несешь? А то ты обо всем мне рассказал, а про коробку не проронил ни слова.

- В какой такой коробке? – хмыкнул уже успевший отогреться Квельдульв. От недоумения он хлопал глазами.

- Ну, в той самой, что пристегнута к твоему ремню…

- Чушь собачья. Ничего не пойму. А ну-ка дай взглянуть.

     Варг передал в руки Квельдульву небольшую, но увесистую коробку, крепко сбитую и окованную по краям железом.

- Впервые вижу! – воскликнул Дробитопор.

- Но ты вылез вместе с ней из гиблых топей Черной Запруды. – Попытался возразить Варг.

- Подбрось-ка сюда секиру, сейчас посмотрим.

- Держи, Квельдульв! – Варг Вне закона протянул викингу его Рубоглав.

- Ага! Постой-ка, не спеши! Осторожнее! – посоветовал Квельдульв самому себе и, поднажав на лезвие секиры, откинул крышку.

     Викинги чуть было не ослепли от факельного света, озарившего разноцветные россыпи драгоценных камней, затейливых оберегов и монет стариннейшей чеканки. Квельдульв Дробитопор, замирая от восторга, достал из туеска аметистовый кристалл и прижал к сердцу. Удивительно, но всякую слабость и вялость сняло как рукой. На губах Варга Вне Закона играла улыбка немого восхищения. Кто бы мог подумать!

     Внезапно где-то неподалеку раздался тревожный, немного скорбный волчий вой.

- Погоди, - сказал Варг, - сейчас отпугну эту псяру и тут же возвращусь, счастливец. А ты усомнился в Одине. – Варга переполняла гордость.

     Вскоре он воротился в землянку и озадаченно осведомился у Квельдульва, все еще не прекращавшего дивиться искусной филиграни топазов и хризобериллов:

- Слушай, дружище, как, ты говорил, зовут твоего братца? Не Рунульв ли Березовый Сок?

- Он самый, - насторожась, вскинул голову Квельдульв, - а в чем дело?

- Твой родич в опасности. Его сцапали лесные тролли, то есть, они живут в горной крепости, но находится она в лесу. Зимой, а тем более в канун  Йоля, этим дуболомам лучше не попадаться. – Варг тряхнул волосами. – Твоя одежда почти просохла. Тянуть нечего, собирайся. Надо идти на выручку. Как бы не опоздать!

- Погоди, а с чего ты решил, что он у каких-то?..

- Полярный белый волк только что поведал мне об этом. Меня звать Варг, я ел волчье мясо, а также, к слову сказать, мясо ворона и змеи, и мне знаком вкус волчьей крови, - туманно объяснил он. – После всего этого поверь, что я их неплохо понимаю.

- Допустим. Но скажи, куда нам идти?

- Я успел немного узнать этот бор, и должен сказать, что только снаружи он кажется мертвым. Да, он мрачный и призрачно-туманный, от него веет непроглядным густым холодом, способным ввести в одурь любого, но это только видимость: жизнь в нем бурлит как кипящая вода в нашем котелке. Нужно только вдуматься, попытаться представить. Есть в этом лесу такое недоброе местечко, что носит название Йутулов Частокол – это обнесенное с трех сторон горами их поселение в лесу, и оно служит последним привалом для любой добычи этих лоботрясов. Уж про то не скажу, закусывают ли они людьми свой зимний эль или нет, поскольку попросту не знаю. Но не думаю, чтобы из этой зловещей деревни кто-нибудь возвращался, Торов молот в спину ее жителям! Впрочем, у меня в голове созревает кое-какой план, даже на более отдаленное время, чем это необходимо именно сейчас. Там поглядим. Я немного знаю на троллевом наречии. Горный говорок, он, конечно, посложнее будет, но уж как-нибудь… только бы не опоздать. Поэтому, дабы не делать крюк и не подвергать себя лишним опасностям, поскольку предполагать всего не могу даже я, мы почтительно срежем: пойдем напрямик, через Цвергов Перевал. Пропасть там о-го-го, но мост на тракту вроде бы пока еще крепок, хотя сами тролли не рискуют по нему переправляться, предпочитая обходить вокруг, вроде как тише едешь – дальше будешь. Но ты только представь себе и сравни их увесистые неуклюжие туши и наши с тобой кожу да кости. Так что собирайся. А коробок давай-ка припрячем подальше от любопытных глаз, в мой тайник.

- Как угодно, только бы поскорее! – с этими словами Квельульв вскочил было на ноги, но тут же упал и застонал, тем самым полностью обескуражив Варга.

- Что такое? – тревожно спросил тот.

- Нога… Мне ее суком… Раздробило, должно быть… Ладно, делать нечего! – Квельдульв снова поднялся и, железно стиснув от боли зубы, заковылял к выходу. – Теперь не пристало скулить, когда брат в опасности.

     Варг оторвал рукав от своей холстяной рубахи, туго перетянул им ногу Квельдульва, накинул на себя короткую кожаную куртку, после чего загасил огонь, перевесил через плечо ножны с ножом, взял в руку зажженный факел, и друзья отправились в нелегкий путь, а чтобы хоть чуточку легче шагалось, Варг Вне Закона затянул старую походную песню:

- Ее еще мой прадед певал! – не без гордости пояснил он.

Зовет рожок! Наш путь далек

Через расщелины и лог,

Через леса, через кусты,

Через над пропастьми мосты!

 

Держи, дружок мой, посошок!

Нас ожидает сто дорог!

На каждой по пятьсот преград,

Но нам не след бежать назад!

 

Но ведом и привал в пути:

Устал – расслабься, посиди,

Попей мой эль у костерка.

Дорога дюже далека.

 

Куда наш путь с тобой лежит –

Мы все ж дошли: прекрасен вид

Зеленых склонов и холмов,

Над трубами домов дымов.

 

Пусть этот путь был так далек,

Но мы прошли его, дружок!

 

 

ВЕЧЕР VII. ЙУТУЛОВЫ БЕРЛОГИ (23)

 

«Пусть по колено я стал скалой,

Не выпущу вас отсюда.

Еще есть руки у меня,

И вам придется худо»

 

ТРОЛЛЬ АРЕ (24)

 

А ну-ка отгадай, дружок,

Кто разорил гнездо ворон?

Кто шумно валит через лог?

Конечно, это он!

 

А ну-ка отгадай, дружок,

Кто любит, выпив, видеть сон

О том, как бор стоит высок?

Конечно, это он!

 

А ну-ка отгадай, дружок,

Кто камнем стал, лишь солнца звон

Ему дорогу пересек?

Конечно, это он!

 

А ну-ка отгадай, дружок,

Кто, от кого под самый Йоль

Бросаться надо со всех ног?

Конечно, это тролль!

 

А ну-ка отгадай, дружок,

Кто витязь самый лютый?

И чей из древа котелок?

Конечно, старый йутул!

 

О том, как принял тролль гостей,

Узнаешь ты с излишком:

Садись уютней поскорей

И утыкайся в книжку.

 

     Рунульв Березовый Сок очнулся от резкого тупого толчка. Скорее всего, его, будто какой мешок, куда-то швырнули. Перед глазами все плыло и было каким-то матово-мутным и словно ненастоящим. Правая щека сгорала от боли, но Рунульв этого почти не чувствовал. Постепенно все перед ним снова стало заволакиваться фиолетово-сизой дымкой, вместе с клубами которой на скальда находило новое забытье.

 

     Страхкрахпрах Древодер, древний йутул или попросту тролль безобразного вида, оставив Рунульва лежать одного в пещере почти без света, вышел на снег, закрыл за собой тяжкую дубовую дверь и захлопнул снаружи задвижку. Затем развалистыми несоразмерными шагами он проковылял через покрытую снегом равнину в горной низине и вошел в другую пещеру, почти напротив той, где он только что запер беднягу Рунульва. Изнутри пещера, затаившаяся прямо в одной из зубчатых гор, что с трех сторон окружали Йутуловым Частоколом все селение, была освещена факелами и на самом деле была гораздо шире той, где оставили Березового сока. Прямо посредине на полу полыхал обложенный большими почерневшими от копоти булыжниками костер. Дымохода не было, отчего вся пещера, представлявшая собой обыкновенное для этих краев троллиное жилище, каких по всему Железному Бору и даже в пределах только Йутулова Частокола разбросано не так уж мало, была обложена едким дымом. За многие годы, а то и века, дым полностью прокоптил это помещение. Прислонившись к задней стене, стояли, отдыхая после охоты, грубые тролличьи дубинки, на полу в беспорядке мотались под ногами звериные шкуры, служившие постелями для обитателей этой каморы, а рядом с очагом стояли две длинные скамьи по сторонам, вдоль которых был опрокинут кусок неохватного древесного ствола, расколотый пополам – единственный стол.

     Когда Страхкрахпрах распахнул дверь в свое жилище и вошел, в корявые ноздри ему ударил вязкий  запах жареного мяса.

- Конягу поджариваешь, тугодум? – густым басом зыкнул Страхкрахпрах на всю пещеру.

- Иди лесом, увалень. Две смолистые булавы на одну, если не поджариваю! – вскинул голову какой-то йутул помоложе, сидевший на полу и дробивший остро заточенным камнем тушу безжалостно растерзанной лошади Рунульва. – Жрать-то совсем нечего! Голодная зима, прах ее возьми!

- Но-но, поговори, неотесок! Спеши! В брюхе уже урчит, как у медведя в укрывище! – резко оборвал Страхкрахпрах Древодер. – Где остальные? Где этот Желудь-нахлебник, кабы сдох?!

- Слушай, сосну тебе за шиворот, - низким тягучим, но все же несколько язвительным голосом огрызнулся младший, с волосами, свалявшимися, точно пуки застарелой выгоревшей на солнце соломы.

– Все двинули за снегом – топить на воду. Бабы у Гиблого Бездорожья рыщут под снегом коренья. А где носит этого щенка – пес его знает! Гы-гы-гы! – загоготал меньшой над своей удачной, как ему казалось, шуткой, после чего стал продолжать разделку Рунульвовой коняги.

- Провались сквозь землю, зубоскал и чурбан! – хмыкнул Страхкрахпрах и вышел обратно на улицу, задрапировав за собой вход толстой меховой шкурой и великолепно грохнув дубовой дверью. Немного постояв и мучительно подумав, он крикнул на весь околоток, да так, что горы вокруг встряхнуло, а верхушки стоявших поблизости деревьев посбрасывали свои снежные колпаки:

- Желудь, червяк, куда ты задевался, промеж зубов тебе корягу?! Живехонько дуй ко мне, никчемный негодяй! 

     В норе под старым расщепленным дубом что-то зашевелилось, и оттуда выполз перепуганный человечек. Покорно пригибаясь и кутаясь на ходу в бесформенную серую шкуру, он подбежал к Страхкрахпраху.

- У нас сегодня гости. Твоей породы! – расхохотался йутул, склонившись со своего громадного роста над тщедушным человечком. – Там, на теплой земляной перинке, в мягком каменном подвале. Ума не приложу, чем бы их попотчевать полюбезнее… Пойдешь, двинешь ему каменной сковородой по шее, чтоб ходил и не молчал. Очухается – будет таскать нам зверье и воду. Только раздери тебя варги, если убежит. Снесу тебе твой худой котел краем дуба. Нечего дрыхнуть в своей конуре, когда все делом заняты. Полетел принимать гостя, горлопан! – сердито приказал тролль.

     Не ответив ни слова, обруганный человечек поплелся прямиком к пещере, в которой Страхкрахпрах Древодер оставил обмершего Рунульва Березового Сока. Тяжело поддался ему ржавый откидной засов, с трудом отворилась грузная скрипучая дверь. В пещере было ненамного теплее, чем на улице, зато сырости и плесневого привкуса в воздухе хватало. Некое кривое, сбитое и крутоватое подобие ступеней вело вниз, но не сказать, чтоб на слишком уж большую глубину. Впрочем, вошедший знал этот каменный мешок не понаслышке, ибо для него все когда-то начиналось примерно так же, как в эти вечера для Рунульва.

     Человечек затворил за собой дверь, чей скрип пронесся по помещению низким и гулким эхом, спустился вниз, туда, где просторная земляная комната освещалась единственным факелом. У стены, на подстилке из драной шкуры, съежившись, лежал человек. Это был Рунульв. Перед ним были брошены две щуплые сырые рыбешки. Факел невозвратно догорал – еще несколько минут, и станет ни зги не видать! Но не отправляться же за новым светильником к троллям – просто так это не пройдет. Страхкрахпрах, Мьёлльнира на него нет, зол и свиреп, да и остальные ненамного лучше. Тогда человечек достал из-за пояса белой березовой коры, порвал, кинул ее на пол, после чего прошелся вдоль землистых стен каменной снаружи пещеры, из которых беспорядочно торчали кончики корней деревьев, пробившихся сквозь горные трещины на поверхности. Он наломал корней, до земли поклонился за них деревьям, как оно и принято, и поджег их на полу вместе с берестой. Затем разломал на несколько частей толстое древко факела и подбросил его в огонь, после чего перенес поближе к костру Рунульва, тщетно уговаривая его очнуться.

     Только теперь человечек смог внимательно и пристально разглядеть тролльего узника: выглядит, вроде, неплохо, только ожог над щекой порядочный и кровь залила ему все лицо. Ладно, отныне будет похож на Одина. А вот лицо, кажись, знакомое. Да нет, откуда? Морок какой-то… Но это было так давно. Теперь и не припомнить – слава богам, восемнадцать зим пролетело… Охота, дед медведь, Железный бор, йутулы… И с тех пор хоть бы одна человеческая душа. Но вот этот все-таки подозрительно знаком. Столько воды утекло! Может, это какой-нибудь мужик из той самой деревни, где я жил в Льдистой Стране? Да ну, блазнь какая-то. Если бы еще лицо его не было так… Слушай, клянусь топором громовника, - внезапно осенило его, - это же не кто иной… не кто другой, как… как Рунульв, сын Коля Громилы, брат Квельдульва, что живут на отшибе! Ни дать ни взять, он самый! Я не я и лошадь не моя, коли я не прав. Как пить дать – сам братец Рунульв лежит здесь передо мной. Нет, этого быть не может! Сосед! – в сердце человечка сразу затаились первые едва различимые искорки надежды.

     Человечек поспешно сбросил шкуру, стащил с себя рубаху простого грубого сукна, порвал ее на тряпки и перевязал голову скальда, который так и не спешил приходить в себя.

- Травы нужны, - рассудил он, - коренья. Да только где их достать? Даже воды не оставили. Но если Рунульв не встанет, то уж тогда наверняка никогда впредь не увидеть мне света, луга, своей земли, как по весне девчонки березку заплетают… Надо отправляться на поиски еды и снадобий. А все это есть только у троллей. Что ж, жди меня, сын славного Громилы, может статься, еще с тобой свидимся в Мидгарде! – и человек, подбросив в огонь побольше корней, зашагал прочь из пещеры.

 

     Все йутулы сидели дома у огня и преспокойно ужинали кониной да кореньями, раздобытыми из-под снега троллихами, запивая все это дело прекрасным вересковым медом, который вливали в свои глотки целыми бочонками. Вересковый мед – единственное, что йутулы делали на славу, густой и целебный, бархатный и согревающий в непогоду… Счастливец тот не-тролль, кому доводилось пить их славное вересковое варево! И еще, безусловно, их хваленая березовая каша! Как ее готовить – ведомо им одним, но лакомство всем на зависть! Так что и кроме жареной конины у них, бьюсь об заклад, могло найтись сегодня на столе немало вкусных вещей!

     Наш человечек притаился у закрытой двери в тролличье логово и стал ждать.

     Первым, кто вышел подышать ночным морозным северным воздухом, был сам Страхкрахпрах Древодер. Лесные тролли сами по себе страшные, а после верескового меда еще и жутко несговорчивые. Решения они принимают мгновенно, потому что размышлять над ними обыкновения не имеют. В любое другое время человечек этот, едва завидев вдали Страхкрахпраха или кого из его родичей, дал бы деру, чтоб чего не вышло, но сейчас, когда Страхкрахпрах, выходя на двор, открыл дверь, он незаметно прошмыгнул между ним и бревенчатым косяком, закинув свой страх куда подальше, и очутился в троллевом жилище, а значит, чуточку ближе к еде и снадобьям для Рунульва. Никогда раньше это жалкое запуганное существо, долгие зимы находившееся здесь в услужении, не осмеливалось красть из-под носа у самих йутулов. Но сегодня, при наличии рядом Рунульва, воинская отвага вновь взыграла на струнах гуслей его сердца, изгнав из него многолетнюю подавленность и покорность.

- Все равно смерть лишь раз на долю, - думалось ему, - так пусть лучше с достоинством пасть от руки (ну, или дубовой лапищи) противника, чем сдохнуть в конуре. Терять особенно нечего, так почему бы не рискнуть?

     С этими мыслями он притаился у двери, укрывшись в непроглядной тени, а затем не нашел ничего лучше, как взобраться по сучковатому неровному косяку на цельностволую притолоку над дверью, до которой не достает предательский отсвет костра, продолжавшего яро полыхать посреди горницы. И еще: дверь на полдюжины локтей выше, чем самый долговязый тролль. А тролли редко подымают голову.

     Удобно расположившись на гигантской притолоке, он снова стал ждать: скоро тролли упьются и отправятся либо громить лес, либо уснут прямо здесь же. Если все оно окажется в лучшем виде, то для него настанет немного свободы, и он посмотрит, что там осталось на столе от тролльего пиршества, а уж про то, что остатки – сладки, так это любому известно. Тем более, как уже было сказано, на столе у йутулов есть вещи и повкуснее конины.

     Со своего насеста человеку было отлично видно пирующих в застолье троллей. А главное, впервые за многие годы ему было по-настоящему тепло. Вот только проклятый дым от их очага без трубы чадил и ел глаза.

     Йутулы сидели на скамьях, чмокая сочным мясом. Можно даже простить им их непроходимую  дремучую тупость, если знаешь, какие они превосходные повара! По их жующим мордам и цапающим все без разбору лапам стекали жир и мед – так неопрятно они ели и пили. Они задушевно чокались медовыми бочонками, и мед, выплескиваясь из них, обильно заливал стол. Но если бы троллям было до этого дело! В это время вернулся Страхкрахпрах, и йутулы грянули плясовую:

 

Трясутся дороги,

Когда троллей ноги

По лесу несут

Наши грузные пуза!

 

Скрипят вековые

Деревья густые –

Пролесками прут

Тролли с грузом!

 

Тролль – не сносить головы!

Тролль – жди от тролля беды!

Выверну куст, под ноги хруст!

Страшный лесной

Тролль с булавой

Несет добычу домой!

 

Зверье убегает –

Всех тролль распугает,

Рыча и крича

По всему околотку!

 

Но вот тролль и дома –

Очаг и солома,

И так горяча

Троллева молодка!

 

Тролля-ля!

 

     Эта нестройная разболтанная простецкая песня сопровождалась подобной же музыкой: крякающие кожаные волынки, кривые костяные гудки, резкие бубны и гулкие тамбуры, скрученные из жил и прутьев с натянутыми на них бычьими пузырями… Звучало даже что-то низкое струнное громоздких размеров, с каркасом, обтянутым кожей, грубо сшитой толстыми нитками по бокам, и со струнами из чьих-то жил, торчащими во все стороны. Возможно себе представить, как все это вместе звучало, тем более, что ни один из йутулов, в сосну пьяных одинаково как с мороза, так и с меда, ни разу не попал в такт ни голосом, ни музыкальным сопровождением.   

     А человечек между тем ждал своего часа, цепко вжавшись в притолоку над дверью. Речь троллей, напрочь, казалось, позабывших и о нем, и о своей новой добыче, томившейся в сыром подвале, с каждой минутой становилась для него да и для них самих все менее отчетливой и разборчивой, хотя за восемнадцать бесконечных зим, проведенных в йутуловых закромах, человечек весьма неплохо овладел их странным рычаще-булькающим наречием, наречием грубоватым и простоватым, не таким уж сложным для усваивания.

     Конечно же, изрядно повеселевшие тролли готовы были идти громить лес, вопить, прыгать по деревьям, крушить преграды, сшибать ногами сугробы, распугивать зверье. Но половина из их семейства к этому времени уже мирно посапывала, бессильно уронив кудлатые головы на стол, а остальные, вставши со скамей и вылезши из-за стола, не в состоянии были продержаться на ногах и с полминуты. Их скашивало так, что все они, в конце концов, блаженно урча и прихрюкивая, вповалку устроились прямо на полу, сумев лишь пододвинуться поближе к очагу да друг к дружке и укрыться валявшимися под ногами, скомканными меховыми медвежьими шкурами. Почти всю пещеру пронизали повсеместный тролличий храп, напоминавший рыканье сердитого кабана в лесной чащобе, и сопение, походившее на пронзительный ураганный штурм пышнозеленых древесных крон.

- Всем бы вам сосны закидать за шиворот! – почти по-тролльи подумал человечек и ехидно улыбнулся. Он ловко спрыгнул со своего насеста, решив, что теперь настало самое подходящее время воспользоваться этакой троллиной беспечностью.

 

     Перед глазами Рунульва снова все беспорядочно плыло: одноокий старик на лошади по колено в снегу, сумасшедшая скачка Дикой Охоты, ожог, словно удар молнии, дебри Железного Бора, кровь, застелившая весь окоем, лесные тролли, пробегающие мимо изображения рун, секира Квельдульва, крошившая лесные деревья в клочья – все эти эпизоды сматывались в его мыслях в единую неразрывную круговерть, неизменно обрывавшуюся руной и тут же начинавшуюся снова, только уже в иной последовательности, и повторявшуюся бесконечно.

     И кто это толкает его под бок? И куда исчезла половина лица? В отражении – лишь старый месяц – тоже только пол лица луны. Не мешайте, дайте уснуть до конца… Глубже… глубже…

     Вот корабль отходит от гавани. Но судно – из ногтей мертвецов. И ведет его окруженный бесформенной навью божественный пройдоха Лофт (25). Значит, засыпать нельзя, пусть уплывает… Темная диса… светлая диса (26)… Темно-бирюзовые волны и соленая морская пена… Бледный конь скачет во весь опор (27)… Не засыпать… только не засыпать…

     И Рунульв, лихорадочно подскочив и, как младенец, разметав в разные стороны ноги, расселся на полу, ухватившись рукой за голову. Человечек, стоявший неподалеку, отпрянул от неожиданности.

- Куда отправился корабль? – сквозь расступающуюся пелену грез спросил Рунульв Березовый сок, озираясь по сторонам и нащупывая на поясе какое-нибудь оружие.

- Очнулся! – вскрикнул человечек и глубоко выдохнул, словно у него гора упала с плеч. 

- Ты кто такой? И куда меня вообще занесло? Неужто к самой Хель – владычице мертвых?

- Ну нет, рановато еще отправляться тебе к владычице мертвых, Рунульв, сын Коля Громилы, брат Квельдульва. Да и Валгалла не уступит ей сына такого отца! Ты в троллевом погребе, только и всего. Да только разница меж нами такова, что ты в этих краях пребываешь одну только ночь, хотя, впрочем, дни здесь бывают не столь уж и часто, а я – восемнадцать зим. – Ответил человечек, подбросив в огонь прихваченное у йутулов полешко.

     У Рунульва было еще мутно перед глазами, но сознание уже вернулось к нему полностью. Он смог заметить, как под потолком обратилась в дымку светлая диса, приветливо махнув ему кончиком крыла. Мысленно он восстановил всю цепь проистекших событий.

- Значит, мы узники здесь, да? – тревожно спросил он.

- По всей видимости, - отвечал человек, - вот только ответь мне, Рунульв, помнишь ли ты, живал у вас на хуторе заезжий славянин именем Вуковой?

- Это тот самый, который провалился сквозь землю в трясинах Железного Бора?

- Так вы, наверное, все и подумали. Вот только Вуковой Славянин сейчас стоит перед тобой и с тобой говорит, - человечек выпрямил спину, горделиво одернул всклокоченную бороду и повернулся так, чтобы пламя костра смогло осветить его лицо.

     Тут настал черед дивиться для Рунульва Березового Сока. На мгновение он опять было решил, что Нагльфар, драккар мертвых, отправил его в Хельхейм, где ему и повстречался давным-давно сгинувший Вуковой, но осознал, что все-таки ошибается. Бесполезно пересказывать, как обоих потрясла эта неожиданная встреча, и сколько длинных головокружительных историй за краткое время оба выдали на гора друг другу.

     Вуковой приехал с викингами из Гардарики (28) из сущего любопытства. Он любил путешествовать и стремился к славе, а ребята, свои в доску и духом и сердцем, тут же пришлись ему по вкусу, да и он им был по нраву. И Вуковой, не раздумывая, отправился зимовать к ним, подвизавшись впередсмотрящим на их драконоглавом драккаре. Он не без гордости поведал Рунульву о том, что стоял на носу боевой ладьи – это выдавало в нем самого смелого и надежного ратоборца. Родичам он обещал вернуться с воинской славой и большим богатством. Той же зимой, в погоне за стариной медведем, подобравшимся близко к викингской деревне, в которой остановился путешественник, он случайно залез в Железный Бор и не замедлил угодить прямо в загребущие лапы йутулов. Больше его никто не видел. Следы занесло пургой почти сразу. Тролли ужинать им все же побрезговали, но прозвали Желудем и оставили у себя в услужении.

- Я слыхал, скоро Солнцестояние? – уточнил Вуковой. А вечерами накануне они особливо свирепые. Так-то их нечего опасаться – пнут, толкнут, выругают. Но удрать от них – дело гиблое. Я три раза пытался. Два раза воротили меня силком. Конечно, я половину их работы исполнял! А в третий раз я сбился с дороги и вернулся к ним сам. А вот ты им попался в то самое время, когда им совсем не нужно попадаться. Зима, голод. Они тревожные, замерзшие и злые. Ну, да ничего. Слопать они тебя не слопают, а вот солнышка ты больше не увидишь. И еще: готовься к пинкам, шлепкам и тому подобным проявлениям чувств. Особо им не перечь, в порыве ярости любой прихлопнет тебя, как сыроежку. Они народ простоватый и не шибко-то осторожный. Раздавят и не заметят. А когда заметят, поздно будет.

- Вот то-то и оно, - отозвался Рунульв, - такое чувство, что пол лица мне выжгли.

- Ничего! Считай за честь быть впредь похожим на Одина. Орел кричит рано – прояви себя героем смолоду (29)!

- Один завел неведомо куда и бросил на произвол судьбы! – в сердцах посетовал Рунульв.

- Если б не ты, я бы помирал здесь один. – напомнил ему Вуковой. – Поешь да попей покуда. – Вуковой предложил ему украденное жаркое и деревянную плошку верескового меду. – Братинами будем пивать на свободе! Подкрепись, а там поразмыслим, что мы можем сделать. Сдается мне, что боги дают мне возможность в кои то веки вырваться отсюда, а Рунульв, бурю копий зовущий, глядишь, поможет мне в этом. – глаза Вуковоя сверкнули. Что-то неисправимо лесное за восемнадцать долгих зим появилось в его манерах, только никак не тролличья неуклюжесть да косолапость, а зоркость, настороженность и, должно быть, ловкость. А силы ему всегда было не занимать, как, впрочем, и наблюдательного, созерцательного ума. На тролля он смахивал, пожалуй, только тем, что длинные нечесаные волосы его были взбиты клочьями, борода, свисавшая ниже пояса, торчала во все стороны, а шкура, в которую он был укутан, местами была потерта, местами изодрана. Но светлые необыкновенно живые глаза и жизнерадостный беззлобный взгляд сразу выдавали в нем добродушного человека. Высокий рост, едва уловимая сутулость и обветренное лицо – все это ярко свидетельствовало о том, что человек он бывалый, привыкший стойко переносить любые тяготы судьбы, хотя и порядком истомившийся. От его всегдашней пугливой покорности теперь и след простыл. Словно, что-то долгие десятилетия затмевало его память, но теперь он вдруг разом вспомнил все. Видно было, что он готов действовать безотлагательно и рисковать, чем попало.

     К еде Рунульв даже не притронулся. Он хорошо знал, что тот, кто что-нибудь съест или выпьет в горе, никогда не выйдет из нее. Славянину Вуковою было незнакомо это поверье, потому ему ни разу и не удалось сбежать отсюда.

     Внезапно оба они услыхали, как что-то лязгнуло снаружи.

- Мы взаперти. Тролль накинул засов. – коротко пояснил Вуковой. – Но у нас предостаточно времени, дабы подумать о вероломном побеге. Да и еды на первое время хватит. А дрова растут в стенах. – усмехнулся славянин. – Давай, перевяжу тебе голову.

- Ага, заклятья на злобных по зиме йутулов действуют не особенно хорошо, - рассудил Рунульв. – а вот секира была бы куда лучше! Будь теперь рядом Квельдульв Дробитопор, разметали бы этих горлодеров – ищи-свищи!

     Но Квельдульв был покамест очень далеко отсюда. 

 

 

ВЕЧЕР VIII. САМЫЙ БЛИЗКИЙ ПУТЬ К ЙУТУЛАМ

 

«… Сквозь голубые от слез небеса

Иду не спеша в облака и туманы,

Сквозь терпкие пальцы холодных ветвей

Шуршит под ногами листва и стенает.

Печально взглянув свысока на себя,

Я вижу лишь теплые, желтые листья,

А ночь коротка, а ночь холодна,

Как лица погибших в решающей битве…»

 

ЧЕРНОБОГ

 

Рунами сучья на снег

Бросили острые тени.

Пар от закованных рек

Ввысь устремлялся, к забвенью.

 

Старый заброшенный тракт.

Пропасти слева и справа.

Мост покачнется не в такт,

Ступишь коль шаг запоздалый.

 

Вниз погляди – ужаснись:

Там, в сизых завалях снега,

Наша кончается жизнь,

Оставляя лишь небо и небыль.

 

Ветер. Шатается мост;

Страшно скрипят половицы.

Шаг твой и мягок, и прост,

Но… обломились перильца.

 

Шаг превращается в бег!

Мост разлетелся! Цепляйся!

Лезь, как по лестнице, вверх,

Вниз посмотреть не пытайся!

 

Все же добрался… ты рад?

Кончено все… лишь усталость…

Нету дороги назад,

Помыслы только остались…

 

     Варг с Квельдульвом продвигались по лесу бесшумно и скоро. Варг, успевший немного узнать этот лес за время своего вынужденного пребывания в нем, а отчасти ведомый каким-то провидением, шагал впереди, а Квельдульв Дробитопор, превозмогая боль в ноге, держался за ним следом. Вскоре Черная Запруда – так называлась дрягва, откуда Варг Вне закона выудил своего попутчика – и гостеприимная землянка остались далеко позади. Сам лес в этих местах  начинал невообразимо меняться, чем дальше углублялись в чащу. Здесь царил, как могло показаться, уже не суровый разгул северной зимы, а вековечная мертвая осень – глубокая, поздняя и черно-серая. От снега не осталось и следа, зато под ногами скользили пожухлые потемневшие листья. Деревья, не укутанные пушистыми вьюжными покровами, от этого казались еще тревожнее и призрачнее. Изломы их хитросплетений так и норовили не дать путникам прохода, но воля последних была сильнее и непреклоннее, чем мертвая хватка отягченных кольчугами вековой коры безмолвных стражей Железного Бора. В этих местах стояли гнетущая тишина и прелый запах умерших листьев, настраивавшие путников лишь на беспокойный лад. 

- Варг, ты бывал здесь когда-нибудь? – шепнул Квельдульв.

- Может, бывал, а может, и не бывал. – неопределенно ответил его попутчик. – Кто знает, где мы путешествуем вне себя…

- Так откуда ты знаешь наверняка, куда нам идти? - тревожно осведомился Дробитопор.

- Асы позволят, выберемся к Цвергову Перевалу. А там и до лесных троллей рукой подать.

- Нельзя ли сейчас немного передохнуть? Идти уже невмоготу. – предложил Квельдульв.

- Прости за любопытство, - ни к селу ни к городу обратился к нему Варг, - тебя почему Квельдульвом называют?

- Вечерним волком? – переспросил Дробитопор. – Кто ж его знает, но мне это имя по нраву. А почему ты спросил, Варг?

- Варг… - задумчиво повторил его собеседник. – Тоже волк, ничего имя. Потому нас с тобой так и называют, что мы и есть волки, – и Варг, не говоря более ни слова, пошел дальше, пока не наткнулся на невысокий древесный пень. Остановившись возле него, он воткнул в сердцевину пня свой нож и обратился к Квельдульву, хлопнув его по плечу: «Все, что я сейчас сделаю, повторишь в точности и ты!» Затем он произнес славянский заговор, который узнал давно, будучи в юности с отцом в Гардарики:

 

     «На море на Окиане, на острове на Буяне, на полой поляне светит месяц на осинов пень, в зелен лес, в широкий дол. Около пня ходит волк мохнатый, на зубах у него весь скот рогатый; а в лес волк не заходит, а в дол волк не забродит. Месяц, месяц – золотые рожки! Расплавь путы ли, притупи ножи, измочаль дубины, напусти страх на человека и гады, чтобы они серого волка не брали и теплой бы с него шкуры не драли. Слово мое крепко, крепче сна и силы богатырской».

 

     После того, как заклинание было прочитано, Варг Вне закона перемахнул через пень с воткнутым в него ножом, упал на спину и поднялся в волчьем обличье, отряхиваясь от приставших к шерсти листьев.

     Квельдульв верно повторил все то, что проделал Варг, и также не замедлил обернуться серым волком.

- Теперь идти будет проще и скорее! – пояснил Варг, вытащил лапой нож, вскинул морду вверх, коротко призывно взвыл и побежал дальше. За ним устремился Квельдульв – волк, у которого была перебита задняя лапа.

     В лесу волк – у себя дома. Потому бежать, даже Квельдульву на трех лапах, было и впрямь куда легче, чем продираться сквозь бурелом человеческим шагом. На обоих волках позвякивали кольчуги да оружие под шкурой, а скорость заметно прибавилась. Улучшились нюх и ночное зрение. Те поваленные стволы деревьев, через которые приходилось натужно и долго перебираться, бесконечно путаясь в ветках и цепляясь за сучья, они теперь спешно обходили, просто перепрыгивая через них или подлезая под ними.

     Время в волчьем обличье чувствовалось совершенно иначе. Поэтому сложно сказать, как долго они бежали, пока не вышли из гущи к бескрайней, по грудь заснеженной просеке, разделенной вдоль широкой бездонной пропастью.

     Варг снова воткнул нож в пень, перекувырнулся и встал человеком. То же самое сделал и Квельдульв.

     Обратившись людьми, друзья вышли на открытую просеку. Вышли, словно из темного погреба, ибо нетронутый снег на обширном пространстве просеки был залит серебряным лунным светом. Стареющий месяц опрокинутой плошкой свешивался с темно-синего, безоблачного ночного неба. С противоположной стороны просека также резко обрывалась бором. Зато вдоль ей, казалось, не было ни конца, ни краю, хотя влево она забирала не так уж далеко. Но это не было различимо.

- Ладно. Сколько волка ни корми – все равно в лес смотрит. – улыбнулся Варг Вне Закона и небрежно указал рукой на густые заросли с противоположной стороны. – Нам туда.

- Через пропасть? – насторожился Квельдульв.

- А то как же? Это и есть долгожданный Цвергов Перевал. – объяснил Варг. – Почему его так называют – то мне неведомо. А вот то, что где-то неподалеку должен быть хрупкий мостик через пропасть – это я знаю наверняка.

     Мостик и впрямь вскоре нашелся. Он представлял собой узенький легонький настил из расколотых поперек чурбачков, с обеих сторон перехваченных между собою плетеной бечевкой. Мостик начинал опасно раскачиваться из стороны в сторону от малейшего дуновения ветра.

- Ну вот, - сказал Варг.- двум смертям не бывать, а одной не миновать.

- Да… - задумчиво вздохнул Квельдульв Дробитопор, невольно вынужденный соглашаться с житейской мудростью.

     Друзья не торопились скорее ступить на мост. Они растерянно взирали то на него, то друг на друга, то в густо-фиолетовое небо – столь же бездонное, как и эта пропасть, у обрыва которой они стояли. Ледяной ветер, разрезвившийся на этом просторе, волокнами трепал их длинные волосы и морозил лица в рдяный багрянец.

- А волками мост не проскочим? – резко осенило Квельдульва.

- Увы, - после некоторых раздумий разочарованно произнес Варг, - если я сорвусь, ты так и останешься волком, а тебе надо брата выручать. Ну а если сорвешься ты… Храни тебя Эку-Тор! Если сорвешься ты, то пропадать придется мне, потому что без твоего покровительства любой вырежет мне сзади кровавого орла.

     Варг достал нож и сделал надрез на запястье. Квельдульв сделал то же самое своим Рубоглавом. Они смешали кровь и побратались, произнеся надобные клятвы.

     Снова тягостное напряженное молчание

- Ладно, пора! – решился, наконец, Дробитопор. – Стояние на одном месте в любом случае ни к чему не приведет.

- Только уговор! – поставил условие Варг. – На сей раз впереди шагай ты. Я уже вел, а тебе надо перебраться на ту сторону первым. Ну, прощевай, дружище, ежели что! Не ропщи на Фёлльвина (30), все, что он делает – все к лучшему, поверь мне. Где лежит твое сверканье моря (31), ты помнишь.

     Путники сердечно обнялись, и Квельдульв Дробитопор первым взошел на мост.

     Первый шаг сделан. Это самое главное. Мостик податливо изгибается под ногой. Вот и Варг Вне закона шагнул следом. Еще шаг. Теперь податься чуточку влево – вот так! Квельдульву за спиной послышался изо всех сил пытавшийся казаться беспечным голос Варга:

- Я иду, Дробитопор. Не беспокойся!

            Квельдульв, раскинув руки в стороны,  устремился дальше, и думать забыв о покалеченной ноге.

     Высоко… широко… далеко… Но пока все было в порядке и шло как нельзя лучше.

- Варг? – позвал Квельдульв.

- Угу! – сосредоточенно отозвался тот.

     Квельдульв начинал привыкать. Шел он все также осторожно и не спеша, но увереннее. Однако он не смог удержаться, чтобы не взглянуть себе под ноги, вниз, в пропасть. То бескрайняя снежная бездна распахнула свою гигантскую зевающую пасть. Кто знает, быть может, у ней и вовсе нет дна… Два гигантских, заметенных тысячелетней пургой склона смыкаются между собой в глубине, но не на недосягаемом дне, а на том месте, какое в самую последнюю очередь едва различимо улавливается человеческим взором.

      И здесь же этот ничтожный шатающийся мостик со скрипучими половицами и прогнившими бечевками. От такого сравнения викинг безумно расхохотался. Затем, собрав в кулак всю волю, оторвал взор от пропасти и снова устремил его вперед. Но как кружилась голова! Как бешено колотилось сердце!

- Идешь, Квельдульв? – робко спросил Варг, перепуганный беспричинным хохотом товарища.

- Да… кажется… - запинаясь, ответил Дробитопор.

- Главное – вниз не смотреть! – предостерег Варг.

     Северный орел, взметнувшись, стремглав пронесся в неизвестность по небесной дороге Млечного Пути. В отдалении замирало гулкое хлопанье его раскинутых крыл. А странники ступали, и покуда все шло нормально.

     Вдруг что-то в отдалении за спиной не по-доброму скрипнуло. Дальнейшие события развивались стремительно. Оставленный позади конец мостика, не выдержал напора и с треском оторвался. Мостик, державшийся теперь только на своем противоположном конце, неистово понесло в вертикаль. Перед глазами Квельдульва все замелькало. Он успел ухватиться за половицу обеими руками и полетел вместе с оборвавшимся мостом к противоположному склону. Видеть, что делается с Варгом, Квельдульв Дробитопор не мог хотя бы потому, что тот с самого начала шел сзади.

     В глазах у Квельдульва потемнело. Он завопил не своим голосом, но его крик вспышкой перерезал другой – куда более ужасный, отчаянный и безумный. Тогда Дробитопор умудрился повернуть голову и смог различить, что Варг Вне Закона сорвался с моста и с невообразимой скоростью летит вниз, чтобы узнать, имеет ли дно эта пропасть.

- Бывай! – девятикратным эхом раскатилось по всему коридору пропасти. В тех местах, где склон был более пологим, начали появляться лавины. – Храни тебя Отец Побед (32)! В лесу никуда не сворачивай! Борись до… - последний и столь внезапно оборвавшийся вопль, казалось,  сполохом молнии расчертил вековую ночную мглу. После этого все затихло.

     Квельдульв, удерживаясь на мосту, словно на веревочной лестнице, тут же врезался вместе с этим самым мостом в ледяную отвесную стену противоположного склона. Склон этот, не будучи отлогим, был точно обрублен. Вертикаль стены и сразу – глубина пропасти. Никаких тебе спусков, как если бы с горки.

     Мост повис на одном конце прямо вдоль стены. До верха оставалось внушительное расстояние. Квельдульв, не имея времени ни на какие раздумья, начал лихорадочно карабкаться вверх, цепляясь руками и ногами за выпуклые половицы. Со лба катились, заливая едкой солью глаза, крупные капли холодного пота.

     Ну же, еще немного! Вдруг бечевка, на которой держался мост с левой стороны, оторвалась теперь и сверху, половицы перекосились, целиком оставшись висеть лишь на одной жалкой веревочке справа. Она предательски захрустела.

- Ну, вот и все! – пронеслось в голове у Квельдульва, но именно в эту секунду он, оставив снизу последнюю половицу, очутился на твердой земле, точнее – на противоположном, не менее занесенном зыбкими снегами краю пропасти. Оставленный висеть мостик еще несколько раз покачнулся, вервь не выдержала, и он, под собственной тяжестью, сорвался в пропасть вслед за Варгом.

     Квельдульв же Дробитопор, в одночасье лишившись всяких сил, распластался грудью на стылом холодном снегу. Он перешел на ту сторону.

 

 

 

ПРЯДЬ О ТОРГРИМЕ ОБОРОТНЕ

           

            Рассказывают, однажды в святки после Йоля гридни пили с конунгом пиво, и тот посетовал, что ведьма с Ржавых лесов одолевает здешних бондов. На это Торгрим, сын Ульва Землепашца, ответил, что и сам бы рад свести с ней счеты, да только для этого нужен заговоренный меч, а такие на всем хуторе кует только Бергтор Молотобоец. Конунг ответил, что он одарит Торгрима золотом и наделом, где тому вздумается, если ему удастся одолеть эту ведьму.

            Торгрим пришел к кузнецу и сказал, что ему нужен меч супротив ведьмы с Ржавых лесов. Бергтор Молотобоец ответил, что скует ему меч при том условии, если Торгрим сперва опробует его на призраке, который повадился по ночам ходить по двору вокруг кузни и вопить проклятья, а к утру взбираться на конек крыши и скакать так, что вся кузня сотрясается и трещит. Тогда Торгрим Оборотень сказал:

 

Меч куется справный

Поквитаться – призрак

Первым сталь узнает –

С ведьмою зловредной.

Торгримовы шутки –

Нынче ночь что Хелла –

Спрячут, может статься,

Дуба битв от биса.

 

            Кузнец сказал, чтобы Торгрим приходил за мечом наутро. Тот ответил, что призрак ночью будет выть и всяко мешать ковать.

- И то верно! – размыслил Бергтор Молотобоец.

- Давай ты будешь ковать, а я попробую сдержать призрака, а уж завтра ночью мы с ним поговорим иначе.

            На том и порешили. Бергтор раздул горнило и начал ковку, а Торгрим отправился во двор караулить призрака.

            Настала глубокая ночь. Торгрим уселся на скамье перед самой кузней и чуть было не заснул, как услыхал дыхание рядом.

            Торгрим почувствовал, что не может пошевелить ни рукой, ни головой, и в глазах у него разом помутилось. А призрак заорал что было мочи:

- Тролль разрушит кузню! Тролль убьет ковальца!

            Тогда Торгрим сквозь дремоту ответил:

- Прочь-ка, гнилопузый, кости вместо пальцев! И только сказал это, отступило напавшее на Торгрима помрачение.

            Призрак остановился как вкопанный, вперившись взглядом в Торгрима. Он светился и был огромен и безобразен, синюшного цвета, с лоскутами одежды на длинных худых руках. 

- Кто мне здесь перечит? – сказал он куда тише.

- Тот, кто битвы мечет! – ответил Торгрим.

- Где кузнец отселе? – спросил призрак.

- Вон – сидит на ели! – ответил Торгрим.

            Призрак подумал, что кузнец и впрямь взобрался на ель у околицы и стал карабкаться по стволу. Торгрим сказал:

- Лезь-лезь, сотрись весь!

- Что ты там бормочешь? – спросил призрак.

- Что прошло полночи.

            Тогда призрак решил, что скоро настанет утро, и засуетился:

- И куда пропал этот кузнец? А ты кто таков? – спросил он Торгрима.

- Кузнец кует кладенец. А я – смерть волков. – Ответил Торгрим.

- Ну так и будь зверем! – сказал призрак.

            В этот раз Торгрим не нашелся, что ему ответить, и поэтому проклятье призрака обуяло его.

            Тут начало светать, и призрак, скверно ругаясь, побежал в сторону леса прочь от кузни. А Торгрим пошел обратно в кузницу. Бергтор, как увидел его, сказал, что это не Торгрим, а медведь сюда вошел. Только когда Торгрим отдышался, и в горнице посветлело, он снова показался Бергтору человеком.

            Кузнец отдал готовый меч Торгриму, напомнив про их уговор и предупредив:

- Только не держи меч в руках, когда станешь убивать призрака, а не то, глядишь, руки отпадут сами собой!

            Они вместе дождались вечера, а потом Торгрим вышел на двор, как и вчера. К полуночи появился призрак и опять заорал что было мочи:

- Тролль разрушит кузню! Тролль убьет ковальца!

            Торгрим ответил:

- Прочь-ка, гнилопузый, кости вместо пальцев! 

- Кто мне здесь перечит? – переспросил призрак.

- Тот, кто битвы мечет! – ответил Торгрим.

- Где кузнец отселе? – спросил призрак.

- Вон – сидит на ели! – ответил Торгрим.

            Тогда призрак снова начал взбираться по голому стволу. А Торгрим поставил меч под деревом острием кверху и заорал:

- Кузнец спрыгнул вниз, прыгай за ним!

            Призрак отцепился, полетел вниз и упал на меч. Его раскроило вдоль с макушки до ног. Тогда Торгрим подбежал, схватил меч, отсек призраку голову и швырнул к ляжкам.

            На следующий вечер Торгрим взял меч и отправился прямиком в Ржавые леса. Там он нашел корбу, в которой жила ведьма. Была ночь, и в хибаре было пусто. Ведьма в это время пакостила на хуторе.

            Торгрим забрался в хибару, залез под лавку и стал ждать. Утром с хутора вернулась ведьма – старая седая финка. С собой она несла украденное молоко. Она наелась, подкинула хвороста в огонь и улеглась спать на ту лавку, под которой схоронился Торгрим. Тот хотел было вылезти и заколоть ведьму, но тут в хибаре поднялся такой ужасный вихрь, что Торгрим схватился за ножку скамьи, а меч вырвало у него из рук и вынесло наружу в сугроб.

            Торгрим решил выбраться из избы, покуда ведьма спит, и взять меч обратно. Он дернул дверь, но она была заперта как на железо. Тогда он полез через окно, но его то и дело заталкивало обратно. Он стал стучать что было мочи, и от этого гула пробудилась ведьма. Но Торгрим обернулся волком, тогда ведьма успокоилась и заснула снова. Вот Торгрим открыл дверь и забрал с улицы меч. Он пошел обратно в хибару, но дверь снова оказалась запертой. Тогда он разрубил ее мечом, подбежал к ведьме и занес меч над ее головой. Ведьма, не просыпаясь, сказала:

- Видно, суждено тебе, Торгрим, убить меня. Это я насылала призрака на кузнеца и вредила вашим селянам.

            Торгрим попросил ее освободить его от проклятья призрака. Но ведьма ни в какую не соглашалась. Торгрим рассвирепел не на шутку и отсек ей голову.

            После этого Торгрим вернулся к конунгу и рассказал, как было все дело. Конунг наградил берсерка золотом и земельным наделом, а также прозвищем Торгрим Оборотень. Той же зимою у Торгрима родился сын Варг. Больше о Торгриме Оборотне не упоминается в этой саге.

 

 

ВЕЧЕР IX. В ГОСТЯХ У ЦВЕРГОВ  (33)

 

«Это пламя

Не умрет никогда,

Пусть жизнь в нем

Теплится едва.

 

Угли, что тлеют под золой,

Костром взовьются вновь,

Лишь только чья-нибудь рука

Подбросит дров.

 

В угольях красных, как сапфир,

Живет мечта огнем стать снова.

Тому огню есть брат по крови –

Тот, что горит у нас внутри»

 

ВАРГ

 

Вот так бы и жить в своем малом уютном мирке,

И утро, и вечер встречать без особых тревог.

Но вдруг замечаешь, как меч холодеет в руке,

А мыслями ищешь опасных неторных дорог.

 

Тебе говорят: «Ты живешь, как никчемный простак!»

И камнем на сердце ложится угрюмый укор.

Что ж, боги рассудят, кто жил, а кто жил, но не так,

И в пепел развеют пустой и бессмысленный спор.

 

Тебе здесь все любо: поленья трещат в очаге

И кот вечерами мурлычет свой бархатный сказ.

Но чувствуешь, меч уж давно накалился в руке,

И ждут тебя, где тот же самый безрадостен час.

 

Советчиков много ты встретишь на этом пути,

Да только трепач тут же выдаст в себе трепача.

Нос по ветру, но сразу ты обо всех не суди:

Как знать, что за спутника кутает плащ палача.

 

Что за спутника кутает плащ палача.

И нужен ли путь, если нету дороги назад?

И нужен ли путь, если где-то в уютном мирке

Не теплится свет и никто возвращенью не рад?

И пройден ли путь, если меч обломился в руке?

 

     Убеленный почтенной сединой цверг Хорнбори (34) мирно себе работал в своей кузне с подмастерьем молотобойцем Трором – юрким вертлявым гномиком на подхвате, как внезапно кошмарный треск раздался, и не где-нибудь, а в его, Хорнбори, родном доме.

- Вот всегда оно так. Беда свалится на голову не моего соседа Фундина, на голову не моего родича Траина, а именно на мою, Хорнбори, разнесчастную седую голову! – с досадой разворчался старый цверг, пытаясь как можно скорее нацепить валенок. Молотобоец Трор, нахлобучивая на голову высокую меховую шапку, осой вертелся рядом. Как ошпаренные, выскочив из кузни, два цверга со всех ног помчались домой.

- Дом стоит! Уже хорошо! – пропыхтел на бегу Хорнбори.

     Дом и впрямь был цел, однако зевак на улице перед воротами собралось уже немало, но ни один из них не решался переступить порог дома, тем более, что хозяина не было на месте. Зато все сочувствующие перепуганно шушукались и указывали пальцами в сторону домика Хорнбори. Кто-то утверждал, что в дом влетела громадная черная птица, а у некоторых – у страха глаза велики! – тут же родилась мысль, что в доме вероломно обосновался дракон.

- Тише, тише, уважаемые родичи и соседи! – размахивая руками, стал призывать к порядку подбежавший Хорнбори. Он совсем запыхался. – Сейчас все выясним. Не нужно паники. Трор, - обратился он к подмастерью, - займи их чем-нибудь, а уж я-то мигом разберусь. – Он продемонстрировал обступившим его цвергам лезвие небольшой узорной секиры, заткнутой за пояс. Егозливый Трор, невзирая на крайнее любопытство и огромное желание сопровождать мастера, все же не посмел ослушаться старшего и остался на улице увещевать всполошившийся народ, в то время как Хорнбори, чуя, как тревожно колотится сердце за пазухой, поспешил домой, держа топорик наперевес.

     Внезапность – лучшее орудие. Даже супротив дракона. Поэтому старый цверг резко вбежал в сени: ничего. Гостиная целехонька. Очаг стоит на том же месте, и даже еще не потух. Тророва горница – все в порядке, все на своих местах. Кладовка – тоже все в целости.

- Ну, так и есть, - в сердцах подумал цверг. – значит, вражина потрудилась над моей горницей. Ни над чьей-нибудь, а именно над моей! – и решительно распахнул последнюю дверцу – крепенькую да толстенькую, как молодой белый гриб.

     Вскинув глаза вверх, он узрел остроугольную дыру в крыше. Порядочную такую дыру, этак на четверть горницы и аккурат над изголовьем. А уж внизу-то, внизу царил такой кавардак, какого щепетильный цверг и помыслить себе не мог. В груде глиняных осколков черепицы, точно в розвальнях, в его, Хорнбори, переломанной, раскорячившейся в разные стороны, деревянной постельке, путаясь в пуховых подушках да взбитых перинках, в выбеленных пододеяльниках да в белоснежных простынках, восседал некто долговязый, мокрый и в кольчуге. И ладно б оно, если бы просто восседал, так нет же, при этом он еще нагло потирал ушибленную голову!

- С луны свалился? – бесцеремонно спросил цверг. – Тогда объясни, как ты посмел ушибиться, рухнув с этой самой луны на такое чудное мягкое ложе? Ну, нахал! У меня, право, слов нет!

- Послушайте, милостивый… - не зная, как далее обращаться к рассерженному хозяину, запнулся Варг Вне Закона. Да-да, это был именно он, целый и невредимый. Только головой слегка ударился.

- Цверг, цверг! – подсказывая, буркнул Хорнбори. – Именно цверг, не под стать тебе, неуклюжему твердолобому верзиле. Надо же! – хмыкнул он. – Давненько уже я их не встречал и нос не совал в их дела. Но, известно, что верзилы приходят сами, зови не зови. Ну, ты взгляни только, что ты тут натворил. Народ весь распугал. Принесла нелегкая! Подумать только – двери же существуют, но нет, его через крышу понесло! Все у вас так, у долговязых – через крышу, а не через дверь! – обидчиво ворчал старина цверг.

- Послушайте, милостивый цверг! – снова обратился к нему Варг. – Сейчас мне бы хотелось позабавить вас одной крайне интересной, и главное – длинной, историей, с вашего, разумеется, на то позволения. Варг неспроста начал именно так: ему было известно, что славные цверги, хлебом не корми, охочи до разного рода историй, саг, преданий, которые имеют обыкновение рассказываться в тепле у огня в обстановке домашнего спокойствия и уюта. Главное, чтобы эти истории были как можно более длинными и захватывающими – тогда успех и благосклонность цвергов обеспечены.

     Тут Хорнбори впервые пришло в голову, что с его так нежданно вторгшимся гостем запросто могло что-то стрястись, что наверняка и послужило причиной столь нетрадиционного визита. Подумав об этом, вспыльчивый, но быстро отходчивый цверг сразу смягчился.

- Однако в этой горнице становится зябко, - потирая колени, фыркнул он. – пойдем-ка – идти-то ты можешь? – в горницу Трора, моего несносного подмастерья. А уж там, нет, лучше, пожалуй, в гостиной, ты повинишься передо мной во всем! Хорнбори, сын Дурина, внук Мотсогнира, правнук Бримира – Блаина к вашим услугам. – Представился он, похоже, окончательно раздобрев, после чего добавил: «Все мы тут правнуки Бримира» (35).

     Звеня кольчугой, Варг поднялся с гномьей кровати и пошел вслед за своим хозяином –  представительным кряжистым цвергом, чья невероятно густая борода с пепельной проседью была любовно ухожена и заплетена в косы. Они прошли в гостиную. Вся избушка, полностью деревянная как снаружи, так и изнутри, такая же приземистая и крепенькая, как и ее хозяин, до недавнего времени могла служить образцом северного домашнего уюта, если бы не беспорядочное вторжение Варга, этот самый уют малость нарушившее.

     Цверг уселся в глубокое мягкое кресло перед камином, знаком предложив Варгу сделать то же самое. Затем он устроился поудобнее, закинул ногу на ногу и запыхтел, раскуривая душистую резную трубочку.

- Слушаю тебя. – Хорнбори устремил внимательный взгляд из-под густых бровей на Варга, которому было все же не вполне удобно здесь. Мебель и сама планировка были безукоризненны для невысоких цвергов, однако человеческого пользования явно не предполагали. Тем не менее, еще не до конца осознав, как оно все так вышло, Варг Вне Закона протянул ноги к огню и попытался собраться с мыслями, после чего выдал Хорнбори на гора такую ошеломительную историю, что у домоседа-цверга глаза заблестели от волнения. Он любезно подал Варгу кружку хмельного темного эля прекрасной выдержки, а тот между тем продолжал:

- И вот, после всего этого я сорвался, а мой приятель, кажется, остался висеть. Я почуял холод смерти и подумал: «Неужели злые норны распорядились так, что я гибну не в сече, и Валгалла оставит меня? И тогда не сидеть мне за одним столом с Отцом Побед и с его дружиной!» Эта мысль привела меня в ужас (36). Потом я подумал, что лечу слишком уж долго, а полет все не прекращался и не прекращался. Под конец мне показалось, что я и вовсе остановился, повиснув в воздухе, но когда я все же понял, что это не так, то поймал себя на мысли, что вот так бесконечно и свободно лететь бы мне всю жизнь, так это казалось прекрасно. Затем я, успокоившись духом, с наслаждением прикрыл глаза, а когда открыл их снова, увидел, что я все еще парю и что вокруг стало очень светло и белым-бело. Огромные искристые остроконечные сосульки свисали откуда-то точно мечи, и я решил, что это пресветлый Асгард, и я на пути в палаты Всеотца. Тогда я зажмурился от счастья снова. Как вдруг: трах! крак! шмяк! – ой, больно! – стук! бабах! Еще куча каких-то громких звуков – и вот, я лежу в чьей-то кровати. Сначала я решил, что попал прямиком на ложе валькирии, но понял: нет, тут что-то не то. Это ведь еще хорошо, что вы в это время там почивать не изволили, любезный герр цверг!

- Вот уж верно, сынок! – в усы усмехнулся Хорнбори. – А не то и до беды недалече. Ну, да ты не огорчайся. Все живы да здоровы, хвала Асам. А ты хоть и не в блистательной Валгалле, но тоже не в самом захолустном местечке. К тому же – живой. А Высокий помнишь, что завещал? «Лучше живым быть, нежели мертвым!» Поэтому сегодня, стало быть, отдыхай, а уж завтра мы что-нибудь сладим. Утро вечера мудренее.

- Мастер цверг! – взахлеб оборвал Варг. – Мне совет нужен. И не только совет, но и посильная помощь. Большая опасность угрожает старой жизни. Сгущаются тучи над севером. Под их гнетом начинают таять вековечные ледники.   

- Опасность? Старой жизни? – почесал в затылке цверг. – Что ж, выкладывай помаленьку, а там поглядим.

- Дело в том, - начал Варг Вне Закона, - что в той земле, откуда я родом, стали силой насаждать новую веру – в какого-то Белого Бога. А наших – Одина, Тора, Фрейра (37), Бальдра (38) – они кличут нечистой силой, до посинения заставляя народ отрекаться от них.

- Светлоясного Бальдра – нечистой силой? – презрительно хмыкнул Хорнбори.

- Да, так оно и есть. – Подтвердил Варг. – Они проклинают и оскорбляют все малые народцы, будь то тролли, цверги, альвы (39), или еще кто. Но главное, они, угрожающе занеся над нашими головами клены битв, заставляют нас надевать какие-то железные кресты и днем и ночью читать песнопения непонятно кому – такому безрадостному и мрачному. Многих они попросту перекупают на свою сторону. Жгут все наши святилища. Меня они разлучили с матерью, женой и маленькой дочкой. Жива ли теперь моя родня – про то не знаю. Знаю, что мою жену жестоко пытали. Но все было бы куда хуже, если бы не весть о том, что они на волках вод прибудут к этим берегам и развяжут кровавую баню и на вашей земле.

- Как скоро, мой мальчик? – не на шутку встревожившись, осведомился цверг.

- Полагаю, что счет нужно вести уже днями, если еще не часами. – взволнованно ответил Варг.

- Теперь послушай, что я тебе скажу, – начал Хорнбори. – Во-первых, прости мне, недалекому, мое ворчание поначалу. Но это не главное, сын мой. А главное – это то, что боги, создавшие для великих радости и смысла все девять миров, крепко блюдут их, но это не освобождает нас, смертных, от радения помогать богам во всем. Напротив, все мы находимся в теснейшем и неизменном родстве, где не будь одних, не станет и других. Богам дорога всякая букашка, всякий нежный и беззащитный лепесток, - цверг отхлебнул из большой деревянной кружки и затем продолжал, - а мы должны дорожить ими. Не то что кому-то должны, а хотим, желаем и не можем не дорожить ими. Тебе говорят, что нет ни их, ни нас, или же все мы нечисть и сам ты от роду грешен и обречен, но сейчас ты сидишь здесь, греешься у камина и ведешь со мною беседу. И что ты видишь, что я – это дымчатый морок или нежить?

     Варг отрицательно помотал головой.

- Ты говоришь на хорге (40) или в сече с Фёлльвином. Ты видишь его перед собой?

- Да, он сразу появляется рядом, и становится хорошо.

- Они скажут тебе, что это нежить морочит тебя. Но ты ведь знаешь, что это не так. Когда твой отец точно так же говорил с ним и закалывал для него барашка, как ты теперь, их поблизости не было, и никто не научал, что это нечисть, а потому и нечистью он никому не представлялся. И терпеть подобную ложь и оскорбления нам не пристало. Меня, равно как и тебя, потомок славы древних, охватывает гнев. Поэтому знаешь что, друг? Как раз перед твоим, как снег на голову, появлением мы с Трором, неуемным моим молотобойцем, отковали прекрасный блеск схватки (41) из испытанного черного металла. Рунная насечка, два кровостока – сам увидишь! – цверг так и крякнул от удовольствия, расхваливая гостю искусно созданный меч. – Поверь, он так и стремится в самое сердце тинга кольчуг. А я, наслушавшись твоих восхитительных историй и исполнившись лютым гневом, - Хорнбори шарахнул кулаком по подлокотнику, – чувствую себя помолодевшим лет эдак на сто да еще с полсотни. Право слово. Поэтому мы, наш привыкший к седовласой старине веселый народец, во что бы то ни стало пойдем за тобой на ратный подвиг. Вот только сначала – на выручку друзей. Негоже бросать их один на один с пастью Фенрира (42) в трудную минуту. Но сегодня – отдыхай. Наверху пройдет куда меньше времени, чем здесь – в наших мирных забытых поселках. К вечеру соберем народ на тинг, а уже ночью через Аметистовую Шахту и Цвергов Лаз выберемся наверх. А там близко. Ты покуда перелезай в мое кресло, кури себе трубочку, а уж я похлопочу о таком почетном госте. Загадку отгадаешь:

 

Кто человек сей:

Глаза красны;

Седа борода

Под небо метнулась;

Он жаром своим

Обогреет другого?

 

- Очаг? – догадался Варг.

- Верно. Ну так и будь здрав, дружище! – пожелал Хорнбори и сразу засуетился об угощении.

     Варг уютно устроился в кресле своего хозяина, протянул озябшие ноги поближе к огню, по старой привычке вперил в пламя свой задумчивый, чуточку печальный взор и глубоко затянулся крепким гномьим трубочным зельем.

     Цверг продолжал поспешно хлопотать в гостиной, как вдруг в дверь с выпученными глазами влетел подмастерье Трор и, насилу переведя дух, затараторил:

- Ух, дядюшка Хорнбори, вот вы живы и здоровы, а народу-то у дома собралось тьма тьмущая, и все уже готовы лететь к вам на подмогу. Куда это вы запропастились? Как вошли – так сразу глухо! И я удержать их там уже не в силах! Того и гляди, пойдут на приступ!

- Ха, на приступ они все теперь точно еще успеют! – пообещал Хорнбори. – У нас почетный гость, недоросль! Хоть и попал он к нам не вполне обыкновенно. Ну, ты тут вместо меня похлопочи, а я пойду с народом поговорю. Тем более что есть новости. А ты, малый, учти, чтоб ужин сегодня был хоть куда. Вечером объявляется срочный тинг. Народу в гостиной соберется немало.

- Уж я постараюсь, дядюшка! – бодро отчеканил Трор, предвкушая интересные события.

    

     Варг любил вот так уставить взгляд в безоговорочно живое и дышащее, полностью наделенное разумом пламя огня, и подолгу сидеть так, недвижимо и не отводя глаз в самозабвенном созерцании. О чем думалось витязю в такие минуты?

     Тогда, почти полтора года назад, он, злой и уставший постоянно держать ухо востро, прошелся по хутору и собрал вокруг себя своих приятелей – таких же отчаюг, как и сам. Друзья расселись по скамьям, а Варг, расхаживая по комнате из угла в угол и не скрывая тревоги, поспешил поделиться с ними своими решительными мыслями:

- Мы можем просидеть здесь и проговорить о том, как все скверно в наших краях теперь, хоть всю жизнь. Только от этих досужей болтовни ничто не переменится, разве что люди конунга подожгут эту избу вместе с нами. Ведь по сравнению с его ратью мы – жалкие крупицы. Но наши преимущества – непредсказуемость, внезапность, покров ночи и покровительство асов. Если не мы, то кто кроме нас развяжет праведную борьбу против непреступных твердынь, воздвигаемых злодеяниями конунга?

- Верно подмечено, Варг. Доколь конунгу и его псам бесчинствовать здесь и мучить народ? Надо собирать альтинг и низлагать его.

- Сегодня его власть – на острие его меча. Пока он силен своей дружиной, нам не одолеть ни его самого, ни его помыслы. Но сегодня мы можем выразить свое несогласие и показать, что остались еще храбрецы, чьи помышления не совпадают с идеями конунга.

- А как возблагодарил бы нас народ! Ведь никому не хочется пропадать в забвении. Только что ты имеешь предложить нам, Варг?

- Сегодня ночью возгорится алое полымя! Наше полымя! И если кому-нибудь из вас не по пути со мной, то я возожгу его один. Вы узрите в этом пламени очертания Иггдрасиля (43)! Вы узрите в нем лик Отца Побед. И пламя это станет залогом нашей будущей победы! Не только нашей с вами, но всецело снежно-благородной победы! Оно предаст забвению все мерзкое и нечистое. Это будет не пожар, это будет горение. Пожаром оно вспыхнет только лишь в наших душах. Что вы думаете – загорятся амбары конунга, дома его людей или что еще? Как это низко, как приземленно! Ведь огонь не уничтожает, будучи призванным только возрождать! И когда они узрят Одина, он возгорится в их сердцах! 

     Так и случилось. Варг наблюдал в ту ночь горение, безмолвно стоя у подножия холма и замирая от овладевшего им неведомого доселе чувства. Быть может, именно с этих пор Варг Вне Закона так любит созерцать горящее пламя, пытаясь выловить из него отголоски того первородного незнакомого впечатления?

- Я люблю смотреть на пожары, - раздумывал он теперь, - на те великие пожары, которые берут начало от грошовой свечи. Пожар на фоне зубчатой стены черно-болотистого леса, хмурого свода  ночи, тучи, свинцовые всадницы которой, летят по небосводу седыми рваными клочьями, окутывают луну дымкой, и предвещающего вечную зиму холода – что может быть величественнее и торжественнее!

     Что может быть трагичнее и восхитительнее бушующего в лиловой густоте ночи месяца туманца (44), что поздней осенью, неукротимого многоязыкого пламени, при виде которого создается иллюзия возрождения из пепла! И лишь немой трепет сердца… Тяжкие вздохи дубовых и еловых исполинов вокруг… Видится, эти древние витязи, разодетые в шершавые кольчуги, отороченные моховым мехом, тоже созерцают и размышляют, погрузив взор свой в гущу пламени, подобно тому, как созерцаешь и размышляешь в такую минуту ты сам.

     Странное, глубинное, ничем не передаваемое чувство… Словно огненная птица внезапно взметнулась из пучин тысячелетий, очертила круг по-над головою, слету впорхнула в твое сердце и распалась в нем на множество искорок, которым вовек теперь не суждено угаснуть.

     Искры ужаса и восторга. Искры мятежа и отверженности. Я – часть этого пламени, обуздавшего собой бесконечность и сжигающего все границы между эпохами. Я пляшу вместе с ним свой безумный упоительный танец и сам взвиваюсь до небес новой огненнокрылой птицей.

     Навеки удаляюсь я от испепеленной земли и вижу, как откуда-то снизу на меня устремляют прощальный свой взгляд великие множества фиолетовых, навсегда потухающих лепестков…

     Затем Варгу, которого разморило и стало немного клонить в сон от выпитого хвойного эля да от такого поистине убаюкивающего в своих теплых и мягких объятьях уюта, стала вспоминаться еще одна история, которая также способна была заставить трепетать чуткую душу. Мысли его снова обращались к тем нехоженым путям, что навеки заметены снегами. Когда-то давным-давно он услышал эту печальную историю, и что-то не позволяло ему просто так выбросить ее из памяти:

     Бывает так, что трудно и больно жить в одиночестве и в себе самом, бродя по бескрайнему заснеженному полесью никому не нужным – и даже не презираемым! – бирюком-волком. Казаться всем злым и слабым в то время, когда твоя волчья душа переполнена слезами о любви и тепле. Но эти люди настолько умны, что им не нужно понимать тебя, они же – люди! А ты всего лишь зверь, который не подбирается близко, и на него не обращают внимания, а ежели и подберется, то смеются ему в лицо, угрожая своим оружием да законами. Больно, когда у тебя нет дара речи, и ты не способен объяснить им, что ты ничем не хуже их, но в десятки тысяч раз больнее, если ты, в силу своей первородной и незатуманенной способности обладаешь этим самым даром речи. Ты говоришь им, ты взываешь к ним, но они не слушают тебя и не желают слушать, ибо заранее осознают, что ты не таков, как они, ты не похож на них, отличен от них. В их больших рассудках просто не укладывается, что кто-то несет некое знание, напрочь отвергнутое и забытое их племенем, и желает научить уму-разуму, чтобы жить стало легче, честнее и лучше, равно как тебе самому в короткие минуты слияния со своей тайною. А иногда, что еще хуже, они притворяются, что слушают и понимают тебя, да вот только почему-то предпочитают не замечать, как ты прерываешься на полфразы и горделиво убираешься восвояси. А у них, у людей, поверь, и без тебя дел хватает. Им надо есть и пить в три горла, успевать восторгаться собственными достижениями, продвигаться вперед, не позволяя себе хоть на миг оглянуться в прошлое. К чему им какая-то незатуманенная истина от бешеного косматого дикого зверя? Отведи взор свой от луны, взгляни-ка пристально на славное людское племя – им и без тебя живется неплохо и даже получше, чем подчас тебе самому. Они ликуют, они смеются, а ты со своей тайной… И так продолжается вечность! Ведь все меняется, но фактически все остается неизменным, а ежели даже и меняется, то далеко не в лучшую сторону. Хотя им кажется – наоборот. Только ты неизменный  из века в век, напрасно спешишь к людям со своими докучными домыслами, но все равно поспешаешь, а они в ответ хохочут тебе в лицо и впопыхах разбегаются прочь или по привычке тянут руку к оружию. Их правда превыше всего, пойми ты это! И давно уже пробил тот час, когда ты осознал, что попытки твои тщетны. Но из преданий, давным-давно поведанных тебе твоим отцом, а ему – его поколениями предков, ты вынес то, что жили когда-то в незапамятные времена восприимчивые люди, искавшие свободы, правды, единения с богами и шедшие к ним навстречу заросшей теперича  дерном да бурьяном стезею прави, по которой под синеватым сиянием убывающей луны, валясь с ног от холода и усталости, продираешься сегодня ты, в надежде  догнать этих растворившихся в дымке тумана времен отважных витязей и валькирий, либо же отыскать их славного потомка, такого же, как ты – потомок своих предков. Твоя слеза замерзает на лютом морозе, от холода ломит клыки, а снисходительный лик опрокинутого месяца так обнадеживающе манит, зазывает к себе. Где-то вдалеке ты вдруг слышишь отчаянный детский плач. Осторожно и постепенно подходишь ты к малышу, который дрожит от стужи и страха и заливается слезами, в одиночестве сидя под вековым деревом на убаюканной пушистыми снегами лесной опушке; ты, забыв обо всем на свете, начинаешь лизать ребенку лицо, согреваешь его остатками своего тепла, а он льнет, прижимается к тебе всем своим крохотным тельцем и понемногу успокаивается. Вот он уже чешет тебе за ухом, греет руки, окуная их в живую муфту твоей синеватой с дымчатой проседью шерсти, доверчиво и с неподдельным интересом взирает на тебя, и это – непродолжительное счастье и торжество твоей волчьей души, когда вдруг снова верится, что она не покалечена и не сломлена. Но внезапно ты оборачиваешься, заслышав где-то вдалеке тревожные мужские выкрики, и не проходит и минуты, как в тебя уже градом обрушиваются стрелы и копья охотников, и ты, в который уже раз, убегаешь, изворачиваясь, кувыркаясь, истошно, хрипло лая и скалясь. А душа твоя волчья в это мгновение, кажется, заглушает твой собственный рев, лихорадочно взывая: «Послушайте!» Но люди лишь смеются и гонят тебя прочь, одержимые охотничьим задором и необъяснимой  ненавистью. Тупой болезненный удар промеж ребер, треск рвущейся шкуры, алые цветы на снегу… Ты оборачиваешься. Это маленькое копье ребенка. Сегодня его первая охота, и пройти посвящение ему удалось на славу. После этого он уже не ребенок… А ты исступленно глотаешь снег и извиваешься на спине, твои клыки цепляются за стволы безмятежно спящих деревьев, оставляя глубокие рубцеватые извилины в коре, всклокоченная шерсть щетинится и подымается дыбом, а глаза страшно сверкают безумием и болью. Пусть они не удивляются, если спустя какой-то срок найдут этого мальчишку в овраге с перебитой глоткой. Ты думаешь не только о его смерти, но и о своей, однако же нет, только не это, ведь тебе еще необходимо донести до людей свое знание, и это есть цель, которой не должна, не может помешать смерть. Словом, бывает так, что  больно и трудно жить…   

 

ВЕЧЕРА X-XI. ВСТРЕЧИ – И В СЕЧУ!

 

«… Мы рубились вместе мечами, мы молились вместе богам.

Мы уходили в поле ночами и приносили жертвы волкам.

 

Нечего плакать нам о смерти, сядем пить пиво в первых рядах,

Рядом с богами, рядом с бессмертьем мы умираем, смерти смеясь.

 

Дети Одина с кровью на лицах будут землею всею владеть.

Слышащий нас песню запомнит, память о нас не должна умереть.

 

Мы рубились вместе мечами, брызгали кровью на белый снег,

А после битвы птицы кричали тем, кто уходит óблакам вслед…»

 

BUTTERFLY TEMPLE

 

Был пройден путь. Бразды разлук

Испытывали нас,

И другу шел на помощь друг

В тяжелый самый час.

 

Ты шел по лезвию клинка

И я срывался вниз,

Но вот мы об руку рука,

Покрепче, брат, держись.

 

Казалось, подошел конец

Скитаний и тревог,

И нас с тобою Всеотец

В живых оставил. Но…

 

Пора домой, исполнен долг!

Но что-то дома ждет?

Секир не побросает полк:

Враг дышит у ворот.

 

Плечом к плечу, пора домой!

Нас крепко вяжет нить

Минувших боен за спиной,

И надобно спешить.

 

Очаг, уют, тепло… Домой!

Чтоб не успел ворог

Попрать железною ногой

Родимый камелек.

 

Спешить домой пришел черед.

Теперь – не наугад!

Как долог был наш путь вперед!

Как краток путь назад!

 

      Квельдульв Дробитопор скоро пришел в себя. Лежать, укутавшись в пуховое снежное одеяло, было все-таки холодно. Но куда холоднее становилось от одной мысли, что Варга Вне Закона больше нет рядом. Квельдульв, совершенно ошалевший, поднялся на ноги и попробовал идти дальше. Его качало, а ноги предательски подкашивались. Тем не менее, он побежал по направлению к лесу. Он словно ослеп. Ему хотелось крушить и рушить, бежать очертя голову, не разбирая дороги, чтобы потом разбиться где-нибудь насмерть. Он, снова упав на снег, безумно катался по нему, выл, рвал на себе бороду и царапал когтями рябую кору деревьев. Затем он высек на стволе руны:

     «Здесь, в пропасти Цвергова Перевала, что в самом сердце Железного Бора, лежит Варг Вне Закона, отважный ярл, сын Страны Северных Путей, да осенит его молоньями Аса-Тор Старый. Он созывал нас на рать во имя асов всеблагих. Мы не забудем его наказ. Тезка Ганглери (45) высек по Варгу эти руны. А тот, кто испортит эти знаки, да будет отверженцем, погрязшим в извращениях, известным всем и каждому (46)».

     Варг велел: перейдя на ту сторону, поспешать и никуда не сворачивать. Квельдульв Дробитопор, лишившись всяких помыслов и чувствия, словно без всякой цели, пошел лесом, привычно расчищая топором дорогу.

     Спустя несколько часов, а быть может, и ночей непрерывной ходьбы, Квельдульв добрался-таки до скал Йутулова Частокола, округло обступавших зловещую долину. Вход – то единственное место, где кольцо гор размыкалось – был открыт, а значит, наверняка охранялся. Почуяв близко своего брата, Квельдульв решил не заигрывать с судьбой в очередной раз и подумал, что будет добрее пробраться в укрывище троллей сбоку, через горы.

     Приблизительно на одну четверть он обогнул Частокол с левой стороны и оказался у подножия невысокой островерхой скалы – одного из многочисленных звеньев всего Частокола. Редкие мачтовые деревья, чьи верхушки протяжно свистели, пропуская сквозь себя стылый ветер, разрежали целостную каменную громаду угрожающе нависавших скал.

     Квельдульв, переведя дух, полез вверх. Подъем был вполне отлогим и изобиловал неровностями, шероховатостями и уступами, благодаря которым карабкаться становилось существенно легче. Квельдульв Дробитопор без особого труда за недолгий срок взобрался наверх, к ущелью, снова отдышался, поглядел оттуда вниз, в долину и, не заметив ничего предвещающего опасности, перевалив, устремился вниз – на поиски Рунульва.

    

     Рунульв Березовый Сок и Вуковой Славянин, запертые в подвале, в это время принимали отчаянные попытки выломать дверь, ругали троллей на чем свет стоит, при этом неистово крича и заразительно смеясь.

- Главное дать понять им, что мы с тобой не из робкого десятка! Они не воспринимают смысла речи, а вот интонация им может сказать все! Заводи песнь войны! Снаружи сразу разбегаемся в разные стороны – и в горы! – учил Вуковой.

     Весь этот переполох услышал проспавший несколько ночей кряду и, наконец, пробудившийся Страхкрахпрах Древодер. Он вскочил и полетел было разбираться, в чем там, елкой по носу, дело. Он подбежал к двери подвала, и та вылетела прямо перед его носом. Он и гаркнуть не успел, потому что получил со спины оглушительный удар тяжелой дубиной по голове. То был Квельдульв Дробитопор. Навстречу ему выбежали Рунульв Березовый Сок и Вуковой Славянин. 

    

     А где-то далеко-далеко отсюда, в тепленькой безукоризненной гостиной, что в славной избенке зажиточного Хорнбори, собрались наиболее уважаемые цверги из старожилов. Их обступили простолюдины. Самые видные места занимали отдохнувший и приободрившийся Варг Вне Закона, сам кузнец Хорнбори и под шумок пробившийся к ним вездесущий подмастерье Трор. Когда все угомонились и последний голос умолк, было объявлено начало тинга.

     Гостиная была способна вместить множество народу. Самые почтенные восседали в креслах за столами, заставленными всевозможными кушаньями, грибами, приготовленными сотнями различных способов. А в бочонках плескался веселый старый эль. Поселяне помоложе заняли скамьи, а те, кто приспел попозже, вынуждены были стоять на своих двоих, однако, при наличии чудесного жаркóго и эля, это не очень-то их огорчало. Цверги из соседних поселков, не откладывая, поспешили отправиться восвояси – сзывать своих односельчан на бранное дело.

     После этого почтеннейшей публике был с почетом представлен Варг, вынужденный еще раз кратко поведать всем о своих невероятных злоключениях. Затем Хорнбори, постоянно справляясь подтверждения у Варга, передал люду недобрые вести, долетавшие на хлопающих крыльях скорби из соседней Страны Северных Путей.

- Дядюшка, но мы, конечно же, пойдем с герром Варгом, не так ли? Иначе, что ж это получается? Нет, надо идти! Если никто не пойдет, так я один соберусь! – по-детски хлопая большими синими глазами, взахлеб затараторил молотобоец Трор.

- Погоди, мой мальчик, не спеши, – мягко остановил его Хорнбори, – давай-ка сначала послушаем, что народ думает.

- Нет, ну здесь и разговоров быть не должно! Надо идти! Даю своих ребят! – рассудительно пробасил рыжебородый тучный цверг именем Траин. – Тем более моя старая секира уже больше века пылится без дела. Только на той неделе жаловалась мне, что за скучная жизнь у нее пошла. Я думал, турнир объявить что ли, а потом закружился со своей резьбой, да так и позабыл.

- Верно-верно! – плутовато поддакнул Траину какой-то худощавый цверг в ярко-красном колпаке, кутавшийся в клетчатый плед. – А то что ж это мы сидим тут, как пеньки какие, когда на высокой земле решаются дела такого рода? Надо идти, и я – Скирвир, сын Вирвира, иду сам и веду с собою моих вояк. Постоим за старое житье-бытье!

- Все ли согласны выступить в поход и выступить сегодня же ночью? – обратился к тингу Хорнбори.

- Мы поужинали, но такие вещи не стоило бы откладывать. Поэтому считайте, что мы поели в дорогу. – бодро выкрикнул кто-то.

- Эге, Фьялар Толстобрюх, не бери с собой меча, а возьми десяток котомок с курятинкой да с дюжину бочонков с грибочками в маринаде! Только следи, чтобы долопать все эти запасы к тому времени, как доберемся до Йутулова Частокола. А не то тролль отберет у тебя твою курочку и уж точно не выпустит ее полетать. А тебе будет обидно! – пошутил кто-то, и весь тинг, включая Варга, покатился со смеху.

- Итак, единогласно! – подытожил Хорнбори, когда снова установилась тишина. – Никто не возражает. И это верно. Битва с дружинами злого конунга – дело чести для нас. Не должно на наших землях пропадать и забываться добро. Не дадим его в обиду никому. С собою берите свое оружие, доблесть, ну, и еды, конечно. Фьялар Толстобрюх, не забудешь?

- Еще б я забыл! – прожевывая кусок, проговорил Фьялар с таким видом, точно его отвлекли от любимого занятия. Весь тинг снова грохнул.                 

- Добро! На этом тинг объявляю закрытым, – громко, с налетом некоторой торжественности сказал Хорнбори. – Тянуть-то, собственно, и нечего. Выходим к ночи, как только сгустятся сумерки. Подходите к Аметистовой Шахте, соседи стекутся туда же. Да хранит нас Отец Дружин (47). Заколите ему барашка, обратитесь к нему мыслями, и он дарует нам победу и благо. Собирайтесь, братцы! Мы кинем копье в войско конунга (48)!                 

      Варг Вне Закона сиял от счастья. Цверги поспешно расходились, чтобы к ночи собраться во всеоружии у входа в Аметистовую Шахту.

 

- Ничего себе встреча! – крикнул Рунульв Березовый Сок. – Братуха, где ж тебя носило? Бывает же, в конце-то концов!

- Рунульв! Брательник! Живой да здоровый! – Квельдульв Дробитопор кинулся в объятья брата. – А я уже обошел весь Железный Бор вдоль и поперек! Ну и дела!

- Ребята! Скорее в горы! – резонно перебил братьев Вуковой Славянин. – Здесь нельзя оставаться! Давайте дадим деру, пока не поздно!

- А это кто такой, не к ночи будет помянут? – недоуменно спросил Квельдульв у Рунульва.

- Да ты, братец, неужто не признал доброго Вуковоя Славянина? Если б не он…

- Славянин! Тролль возьми, да ты ж покинул Мидгард (49) еще восемнадцать зим назад, клянусь кошками Фрейи (50)! Уж не могильный ли ты житель? – недоверчиво покосился на него Квельдульв.

- Нет! Не время объяснять, рвем когти из этих распроклятых мест. Разбегаемся в разные стороны и встречаемся снова внизу! – оборвал его Вуковой.

- Постойте-постойте, безмозглые коротышки! Куда так спешно? – весь дверной выход загородил незаметно подступивший йутул. Страхкрахпрах продолжал отдыхать на снегу. – Корневище вам под ноги, стремглав полезайте-ка обратно! Ого, нас уже сколько! – тролль показал три пальца на руке. Откуда вы здесь беретесь, шишки-иголки? Давайте-ка, дурни, пошевеливайтесь! – йутул выхватил дубинку из рук оторопевшего Квельдульва. Но тот, не долго думая, достал из-за пояса свой верный Рубоглав. Такого отпора йутул никак не ожидал, тем более, что Вуковой Славянин кинулся в эту секунду на него и, обхватив ему шею, сбил с ног.

     В это самое время откуда ни возьмись послышалось громкое улюлюканье и топот, должно быть, сотен ног. Вскоре появилась и сами дружинники. Под открытой полной луной, закутанной в сквозистый саван редких ночных облаков, блестело их оружие и кольчуги. Бесцеремонно бежали они по долине в поисках врага. Воинство низкорослых ратников вел за собой высокий худощавый человек.

- Эгей! – выкрикнул Вуковой. И войско устремилось на зов. Тролль, которого Славянин уложил на лопатки, перепугался так, что не спешил вставать: Страхкрахпрах Древодер, чьи команды он привык исполнять, лежит здесь рядом ни жив, ни мертв и, главное, ничего не приказывает, в то время как в эту сторону несется огромная вооруженная до зубов дружина, которая, скорее всего, вероломно вторглась сюда затем, чтобы искромсать несчастных йутулов в дрова.

     От стремительно приближающейся рати между тем отделилось несколько отрядов, поспешивших в разные стороны – разом осадить троллевы жилища и застать врасплох их обитателей.

     А Квельдульв стоял как вкопанный и все отказывался верить своим глазам, ведь бегущим войском заправлял не кто иной, как сам Варг Вне Закона, который несколько ночей назад на его глазах сорвался в бездонную пропасть.

- Дробитопор! – радостно крикнул издалека предводитель, мчавшийся, сжимая в руке какую-то острозубую булаву. Викинг безмолвно помчался на встречу Варгу, летевшему быстрее птицы и ведшему за собой воинство бородатых цвергов. Наконец они встретились и, обнявшись, повалились в снег. Дубинка Варга полетела в сторону. Дружина остановилась, а Рунульв и Вуковой, не торопясь, пошли навстречу странному войску.

- Брата нашел? – первым делом спросил Варг.

- Нашел! – радостно ответил Квельдульв и залихватски запустил в Варга снежком.

     Варг и Квельдульв кубарем катались по снегу, не расцепляя сердечных объятий, пока один из отрядов, которые пошли прямиком на троллевы жилища, тревожным призывом боевого рожка не возвестил, что он не справляется. Ратники повернули головы в ту сторону и увидели, что вырывающиеся тролли расшвыривают осаждающих как котят и разбегаются кто куда. Однако осаждающие вставали перед йутулами новыми и новыми стенами. Не долго думая, Варг отбросил в угоду воинской суровости весь задор, устремил рать на подкрепление, и вскоре непокорные тролли были мирно отловлены и водворены на место.

 - Ну что, уходим? – спросил цверг Хорнбори, укладывая в ножны новенький меч, но Варг повелел собрать всех йутулов в одной пещере.

- Мы поднимем их на рать конунга из Страны Северных Путей. В этом-то и состояла моя задумка. Надо только, но это и сложнее всего сделать, доходчиво объяснить этим тяжелодумам, что союз с нами для них лучше, чем одинокая безвыходная борьба в недалеком будущем. А мы при их деревянной поддержке станем и вовсе несокрушимыми. Кроме того, надо снова собрать народ, представить всех друг другу, распределить командование и выработать ход дальнейших действий.

     Вскоре все йутулы были согнаны в одну из пещер – в ту самую, куда некоторое время назад пришлось проникать Вуковою Славянину в поисках снеди для Рунульва. За каждым троллем блюли надзор по трое цвергов наготове. Свирепые йутулы к этому времени порастеряли весь свой недавний кураж и теперь, точно какие телята, были покорны и равнодушны ко всему происходящему. Цверги постарались как можно лучше осветить пещеру для нового тинга, и вскоре последний совет начался. Этот тинг был воспринят всеми участниками его весьма значительно и судьбоносно, потому что собрание представителей трех свободных родов Льдистой Страны – людей, цвергов и йутулов – было поистине редкостным событием.

     Прежде всего, те викинги, чьи судьбы впервой перехлестнулись в долине Йутулова Частокола, были с почетом представлены друг другу. Так хёвдинг Варг Вне Закона узнал Рунульва Березового Сока и Вуковоя Славянина. Они же, в свою очередь, узнали о том, как был призван на ратный подвиг целый полк достославных цвергов во главе со старым Хорнбори.

     В который раз пересказывались старые истории, становившиеся все длиннее и длиннее по мере того, как они обрастали новыми событиями. Так все узнали историю пропавшего Вуковоя. Затем всем стало известно о том, как Варг вырвал Квельдульва из трясины Черной Запруды и как провел время в гостях у йутулов одиноподобный отныне Рунульв. Особенно интересно было узнать Квельдульву о том, каким невероятным образом спасся Варг, и как они столь скоро добрались к ним на подмогу. Варг Вне закона подробнейшим образом поведал о том, как они с Хорнбори повели готовых к любой схватке цвергов вверх по чудесной Аметистовой Шахте и вышли на поверхность через неприметный для невооруженного взора Цвергов лаз. Шахта представляла собой настоящий каменный вертоград в пору самого буйного своего цветения. Стены коридора шахты сказочно переливались самоцветами, чьи бесчисленные грани преломляли свет факелов на тысячи пестрых вспышек. Потолки были унизаны свисавшими вниз, словно искристые сосульки застывшей цветной воды, прозрачными кристаллами, в ячейках которых четко отражались начищенные до блеска секиры, кольчуги и шлемы спешащих на большие земли ратников. В этих лучистых бликах, сравнимых разве что с музыкой, все войско казалось во множество раз больше, чем оно было на самом деле. Радуги разноцветных камней отовсюду усеивали широкий коридор на протяжении всего пути, а сама шахта, имеющая единственный вход на дне пропасти, где, скучившись, ютились бревенчатые поселки карлов, устремлялась все выше и выше, пока, наконец, не окончилась узким Цверговым Лазом – выжженным в сердцевине древесным пнем с откидывающейся деревянной крышкой.

     Братья так и не поняли до конца, что свечение, осенявшее своим ореолом Одина, попросту раздвоилось и развело их друг от друга в разные стороны.       

     Затем Хорнбори и Варг обратились с речью к освобожденным узникам и к покоренным йутулам. Когда им всем в ярчайших красках поведали о том, какая лихая напасть угрожает всему старому миру, даже йутулы не выдержали и наперебой зашелестели, что готовы идти на поле брани. Слово взял опомнившийся к этому времени Страхкрахпрах Древодер. От гула его громового голоса сотрясались стены пещеры, но говорить ему не мешали. Варг, объявленный отныне хёвдингом – предводителем вооруженного отряда,  переводил для всех сходу:

- Они сначала вас всех перетопят в крови, а затем пойдут жечь леса, дырявить горы. И все погибнет, раздери их коряги! Мы готовы вывести вас из Железного Бора и встать на вашу сторону, недомерки! Мой народ хочет драться и швырять во врагов острые серые валуны. Лес сечь – не жалеть плеч! По-хорошему, мы бы расправились еще и с вами, но вот видим теперь, что вы приперлись к нам с миром. Только нашей добычей мы с вами не поделимся! 

     Вуковой Славянин угрожающе обнажил наполовину тот меч, которым его наделили цверги. Жало руки (51) грозно блеснуло в факельном свете. Тогда Вуковой произнес:

 

Жадный глупый йутул,

Что-то ты напутал.

Вот бы солнце встало –

Камнем б стал ты, малый.

Восемнадцать весен

Я тепла не ведал,

Среди этих сосен

Чуть не стал обедом.

 

И еще он сказал так:

 

Тьма тебя обступит,

Глупый жадный йутул.

Мьёлльнир (52) бы вприпрыжку

По твоей пустышке.

Ты умей дружиться,

Ибо не ужиться

И с врагом не сладить,

Если не поладить.

 

     Окруженный таким количеством народа и оружия, Страхкрахпрах вынужден был уступить. А едва узнав об общей опасности, йутулы заключили с людьми и цвергами самое сердечное перемирие. Цверги, по обыкновению недолюбливавшие людей, также поспешили отметить, что наверняка ошибались, и что всех присутствующих здесь существ вяжет нерушимыми узами старый уклад и почитание всеблагих асов.

     Тогда слово снова взял хёвдинг Варг. Он сказал, что, как он полагает, древеса морей (53) конунга прибудут именно к тому фьорду, где живут братья и возле которого начинается полуденная оконечность Железного Бора, ибо им известно, что Варг, которого поклялся сокрушить конунг, скрывается где-то в тех краях.  Они обязательно войдут в деревню и начнут расспрашивать местных, не видали ли они такого. А это означает, что путь теперь надо держать именно туда.

- Наверняка конунг захочет заставить ваших жителей отречься от старого житья и веры. – Предположил Варг. – Много у вас народу-то?

- Во всем хуторе не так уж и мало, но им не тягаться с готовыми к бою отрядами коварного конунга! – ответил Рунульв Березовый Сок. – Сейчас зима, и наши поселяне по обыкновению отдыхают и готовятся славно провести Йоль, до которого остается всего ничего. Их вероломно застанут врасплох.

- Тогда не будем терять времени. Выступать нужно через несколько часов, если только мы еще не опоздали. – сказал Варг. – Вы плохо знаете этого конунга. Мы рискуем вернуться не к вашему родному хутору, а к груде дымящих головешек. Известно, позднему гостю – глодать кости, так что давайте поторопимся.  

     Хорнбори поручил йутулам немедля отправляться на охоту, спешно заготавливать свежие припасы для длительного похода. Чтоб чего не вышло, к троллям все же был приставлен отряд цвергов.

     Распределили командование. Войско разбили на пять отрядов. Каждый насчитывал равное количество цвергов и по шести йутулов. Каждым отрядом командовал человек, и лишь один подчинялся цвергу Хорнбори. От каждого отряда выбрали по разведчику. Их планировалось выслать на подходе к хутору, пока основная дружина еще может скрываться в лесу.

     Идти назад теперь было возможно, лишь только огибая пропасть Цвергова Перевала с правой стороны. Все понимали, что это внушительный крюк, но, в связи с недавним низвержением в пропасть моста, другого пути попросту не было. Время поджимало. Не успеешь оглянуться, как наступит Йоль, и будет поздно. Это было самое страшное. Казалось, что если не успеть в положенный срок, то мировой ясень содрогнется, мировой волк сорвется с цепи и поглотит солнце, а огненное пламя вырвется из Мусспельхейма (54) и пойдет разгуливать по всей земле. Тогда сотрутся все грани, все невозвратно переменится на погибель себе же. Этот мир кончится. Одни народы будут повержены в прах, а иные порабощены неведомой силой на целые тысячелетия. Вон уже лай Гарма – чудовищного мирового пса – угрожающе доносится из-за зубчатых стен Йутулова Частокола. Ничего будет не вернуть. Такого солнца, такого леса, такого моря, как теперь, уже не будет. Приближается Йоль. С ним ночь станет короче дня, но кто тогда об этом узнает? Пламя поглотит дома, пережившие поколенья, и они будут сровнены с землей. Род прервется в первый и последний раз, и это станет погибелью для всего сущего. Воцарятся лишь слепота, глухота и безумие… 

- А что же ждет мою Русь – Страну Городов? – тревожно спросил Вуковой, и ему защемило сердце, едва подумалось о своей родине, где теперь тоже страшные, лютые вечера, и бесы носятся по всему околотку. А девушки гадают теперь на суженых, льют воск, кладут в изголовье гребни… И его невеста, румяная русоволосая Вьялица (55), первая на селе красавица, дочка Доброслава-волхва (56), теперь, должно быть, замужем, взрастила молодых княжичей – не дождалась жениха из северных странствий. Бывало, заведет его ночью в баньку кудесница, разбросает росистые рябинки по блюдцу. Они перекатываются-перекатываются, глядь – кажут, яхонтовые… Морозный огнецвет их освещает что-то, что уже было, только когда еще будет! А потом омоет она лицо его ключевой водою, рушником оботрет – и все горести долой, провались пропадом! И выйдут по великим снегам под луною бегать, с навьями в прятки играть. В сосульках зазвенит ее радостный смех, точно колокольцы под дугой заливаются, а он отстанет и закричит: «Вья-ли-ца!» так, что эхо перекатывается по поляне и расшибается о густые заросли темно-лилового ельника. А потом они воротятся в рубленую баню, и, не снимая рубах, обольются с головы до ног живой водой – кипятком каленым, с испариной, и снова в обоих захолонувшие от мороза сердца любовью забьются. Он подошел к ней, крепко обнимать хотел, а она лисицею выскользнула, волосы в косу плетет и молвит: «Не муж ты мне!» И ушла до дому. А он сидел на скамье, помирая от жару, и неотрывно смотрел в окно, которое снаружи почти занесло. Капал, стекая с окна, орнамент, что Морозко за день вывел, и виделась снежная поляна, облитая светом опрокинутой луны, и следы ног на той поляне, уносившие любимую Вьялицу прочь от него. Ей он пошел с мурманами (57) за море славу добывать. Ушел – и не вернулся. Почитай, уж и думать о нем позабыли, разве что матушка родная убивается завсегда, коль только рядили ей суденицы долгие лета. Вот так оно и жило-бывало, домовых нагнало, взял домовой сук дымовой, не пень, не стог – годы поджог и кинул в печку, как чертову свечку, пламя шипит – жизнь горит.

     И неужто и в его землю эта напасть придет, что стремится теперь через море-океан в Льдистую Страну вместе с оружием злого конунга? Нет уж, коль жив останется, не позволит, не пропустит. Один – он и в Гардарики Велес. Тот же Всеотец, как ни нареки. Но пока что Вуковой Славянин предводительствовал одним из отрядов и был готов самоотверженно сражаться на стороне противников конунга из Страны Северных Путей. Ему, как, впрочем, и остальным, дороже всего на свете было старое житье. 

     С тинга грез (58) Вуковоя вернула внезапно поднявшаяся суета и толкотня. Оказывается, йутулы вернулись с охоты, и теперь можно было отправляться. Посчитали, что добычи троллей хватит на всех понемногу, в течение трех больших стоянок. Однако кое-какие припасы оставались еще и у рачительных цвергов.

     Наконец войско собралось в отряды и выступило под покровом непреходящей ночи. Путь предстоял неблизкий, а Йоль неумолимо приближался. Если бы его можно было отсрочить! Если бы можно было растянуть время!

     Вскоре могучие твердыни Йутулова Частокола остались позади. Нетронутый снег привычно поскрипывал под ногами и иногда погребал в себя по колено. Два черных ворона закружили над головами ратников, покинувших радушное троллево селенье.

     Дружина вступила в лес, и два серых волка пересекли ей дорогу. Глаза хищников тускло горели, а вранограй, издаваемый двумя увязавшимися птицами, не прекращался (59).

- Добрый знак! – сказал Варг Квельдульву и Хорнбори, державшимся рядом. Рунульв и Вуковой шли особняком.

- Держите правее! – указал цверг, сжимавший в руке просмоленный факел. – Нам надобно обогнуть Перевал.

- Очень сильно забираем в сторону. Боюсь, не поспеем! – поделился своими мыслями Квельдульв Дробитопор, по-прежнему приступавший на одну ногу.

     Здесь им преграждает путь старая женщина с растрепанными седыми волосами, которая вышла из зарослей верхом на волке, понукая им змеями. В пламени факелов она была четко различима. В руке она держит раздвоенную ореховую палку (60) и мешочек с оберегами. Обращаясь к дружине, она нараспев скрипит, страшно сверкая глазами:

 

Черные птицы тенями

Следом кружат за вами.

Мудрые волки, почуявши кровь,

По вашему следу пойдут вновь и вновь.

Всяк равнозначную виру уплатит.

Еще мне вещать? Или хватит?

 

- Она говорит об урагане мечей (61)! – сказал Варг дружинникам. – Означают ли твои слова, - обратился он к прорицательнице, - что скверный конунг из Страны Северных Путей со своими недостойными помыслами одержит над нами победу?

     Женщина кидает на снег руны, льет на них кровь (62) и поет:

 

Два волка грызутся:

Один истек кровью,

Другой же безумцем

Помчался по полю.

Качаясь, подымется раненый зверь,

За горло второго прихватит,

И первым умрет тот, кто был из них злей.

Еще мне вещать? Или хватит?

 

     При последних словах голос ее сходит на крик, и она в изнеможении падает на снег, полностью обессилев. Варг и Рунульв кидаются поднять ее на ноги, но она отталкивает их и протягивает им из своего мешочка цвета фиолетового ночного неба по молоточку Тора очень искусного литья. Тогда Рунульв сказал вису:

Дробитель змея

На бражника Одина шее –

Клинок звона Тора –

Залог сынов Мимира мора –

Косы змеиные держат его

На основе трона шелома (63).

 

     Хёвдинги надевают обереги на шеи, и войско спешит дальше. А она, полусидя в снегу, протягивает руки и бормочет им в спину:

 

Туман вас покроет

Беспамятством стылым,

Приблизит героев,

Быть может, к могилам.

Пусть волки дыханьем навеют вам сон,

Но слава победы не столь бесполезна.

Кто в щит пел песнь битв, солнцем будь озарен, но…

Хватит! Ей время исчезнуть (64)…

 

     Дружина прошла еще несколько шагов, как вдруг ратников облекло густое дымчатое марево, такое, что на шаг ничего не стало видно. Никто не мог разглядеть даже своего соседа. В отрядах начала подниматься нешуточная паника. Рунульв пытался звать Варга или Квельдульва. Йутулы в бешенстве топтались вокруг своей оси, полностью недоумевая и оттого весьма перетрусив. Цверги звенели щитами и секирами, не зная, куда ступить. Но все больше охватывала опешивших ратников страшная зевота. Некоторые, без боя отдаваясь ей во власть, падали на снег и тотчас начинали храпеть. Другие пытались совладать с собой. Было слышно, что кто-то еще тщится отдавать приказания. Но не прошло и десяти минут, как вся дружина, охваченная все тем же клубящимся туманом, погрузилась в глубокий и тяжкий сон, самозабвенно разметавшись прямо на снегу и покидав рядом свое оружие.

 

     Ратоборцы постепенно просыпались и неизбежно терли глаза, совершенно не узнавая местности. О густом непролазном дремучем боре не осталось и напоминания. Скорее они находились на какой-то поляне, со всех сторон прикрытой лесными деревьями. Дымка рассеивалась. Вокруг было непривычно светло, хотя шло время сумерек, пусть и ранних. Во владениях Железного Бора витязи так привыкли к никогда не сменяющейся глухой мгле, что теперь сумерки казались им воплощением солнечного света.

     Пробудился и славный молотобоец Трор, который был не из тех, кто станет долго дивиться и сотрясать воздух, сидя без дела. В общей куче мала он отыскал Варга, Хорнбори, Квельдульва, Рунульва и Вуковоя, после чего с огромным трудом раскачал их и поднял на ноги. Хёвдинги проснулись и, зевая, начали столь же недоуменно озираться.

- Да ведь это ж та самая поляна, с которой отправлялась на свой пир наша Дикая Охота! – осенило Рунульва Березового сока. – Ни дать, ни взять! Тут наш дом, в двух шагах! А справа – хутор!

- И то ведь верно! – подтвердил Квельдульв Дробитопор. – Лошади наши были привязаны вон к той раскореженной ели, вспомни-ка, братец!

- Я узнал это место, - сказал Варг Вне Закона. – Помню, как я шастал тут, давясь от голода снегом и боясь попасться кому-нибудь на глаза. Нам помогла прорицательница. Возможно, мы выиграли время. Тогда надо спешить и быть очень осторожными. Жилье и пристань неподалеку; кто знает, быть может, конунг уже ступил на эту землю. Нам нельзя вот так сразу открыться… Значит так, уходим поглубже в лес. Так, чтобы не оставаться на видном месте. Посылаем в деревню лазутчиков, а сами пережидаем в лесу. Скоро пойдет снег, и следы нашего здесь пребывания заметет.

     С этими словами дружина отправилась в укрытие под полог непроницаемых ветвей бора. Затем снарядили четырех разведчиков во главе с увертливым Трором – по одному от каждого отряда. Путь для них был недолгим и простым – никак не заблудишься, а надвигающаяся ранняя темнота предлагала им свое покровительство.

- Если в хуторе все в порядке, - наставлял лазутчиков Рунульв, - спросите в любом доме, где живет годи Грютле Воронье Крыло. Вас проведет к нему любой поселянин. Ему скажете, что вас прислал Рунульв Березовый Сок, и передадите, что с часу на час деревням и их жителям угрожает смертельная опасность. Какая – то вам и без меня хорошо ведомо. Вперед, храбрецы, да заслони вас в минуту опасности щит – ясень Улля (65)! Чую, что всех нас ждет славный буран копий (66).

     Разведчики отправились в путь и вернулись неожиданно скоро, запыхавшиеся, с округлыми бешеными глазами. Они принесли весть о том, что в море, далеко, на самом окоеме, видны тени восьми корабельных парусов, а завтра в ночь ничего не подозревающий хутор готовится справлять Йоль.

     Отряды спешно собрались в полной боеготовности и взяли путь на хутор. Йутулов под предводительством Квельдульва оставили в лесу. Тревожный зов рожка должен будет возвестить им, когда выходить в подкрепление.

     Бойцы направлялись к хутору почти срываясь на бег. До того мига, когда начнут решаться бесчисленные судьбы ратников и одна большая судьба стародавнего мира, оставались считанные минуты.                  

 

 

ВЕЧЕР XII. МЕТЕЛЬ ЖЕЛЕЗА ОДИНА

 

«В смерти бессмертие тот лишь обрел

В искрах погребальных огней,

Чьей славы последний костер

Тусклый мир этот сделал светлей»

 

ТЕМНОЗОРЬ

 

Волк волн (67) приплыл,

Бока обил

Ему злой вал,

И парус рвал

Студеный шквал.

 

Но килем в брег,

И человек

Ступил на снег,

Полн злобы век.

 

Но кровь месить,

Волков кормить

Готов тот меч,

Что жаждет встреч.

Змеюке подколодной он

Не даст добро забрать в полон.

 

Трещат щиты,

Летят мосты,

И тает снег

На сотни рек.

 

Гремят цепы,

Раскрыв шипы,

Ревет мой рог,

То Рагнарёк!

 

Пропел топор

Железный мор,

И асы сеч

Ведут мой меч.

 

Не быть в кругу добра и зла

Победе, что по морю шла.

Здесь только правда суд вершит,

И вирой – в шею меч сквозь щит!

 

Дымится снег.

Был крепок век,

Что кунг-изгой

Попрал ногой.

 

Летят клинки

И мрут враги,

Ручьи руды

Полнят пруды.

Ульфхедин (68) взвыл

И повалил

Враз сто кольчуг –

В них был недрýг.

 

Метал металл,

Врага топтал.

Скакал оскал,

Как алый лал!

 

С клинков течет

Горящий лед.

По вые меч –

И череп с плеч!

 

Кольчуги рвал

Копья накал,

И грыз сердца

Топор с лица.

 

Кричит злой вран

Рудою пьян,

Ввысь воет волк –

Искромсан полк!

 

Не станет сеча та

Забвеньем!

Расщелья ран

Гудят боленьем.

Полягут те, чей кончен век –

Не разомкнут усталых век!

 

Бей, пока жив,

Или служи,

Только о воле

Не мысли боле!

 

Один тебе

Поможет в борьбе

И асы войны.

Иду на вы!

 

Пришел злой час

Для всех для нас!

Рубай с плеча!

Кровь горяча!

 

Пусть жадный бирюк

Жрет вражий редут,

Клюет пусть ворон

Очей их взоры!

 

Дух рун войны –

Они сильны! –

В себе крепи

И с ним руби!

 

Пронзай врага,

Тверда рука!

Несытый дрот,

Пори живот!

 

Тому я пою

Песнь славы мою,

Кто с правдой в очах

Повис на мечах!

 

Раскаты волн

О берег вдрызг!

Всяк гнева полн,

О, враг, крепись!

 

Я пал в бою

За честь свою,

Где рати жало

Не задрожало!

 

И струи стали

В снега врастали,

И стрел роса

Мне небеса

Застлала алым

Злым покрывалом.

 

Волчья сестра (69)

Мимо прошла,

Но дщерь гласа стали (70)

Пред мною предстала…

 

     - Я к годи Грютле! – на бегу крикнул Рунульв. – Пусть мой отряд присоединится к другим. Разбегайтесь по дворам и подымайте народ. В нашем хуторе живет много славных деяньями.

     Подбежали к первой деревне. Время пока еще оставалось в их распоряжении. Корабли были еще далеко. Им мешали плавучие льдины, грозящие прорезать обшивку, и штиль, зловещий, словно затишье, который было лень преодолевать на веслах. Кто знает, сколько еще людям конунга придется рыскать по берегу в поисках жилья.

     Витязи, раздробившись на небольшие группки, начинали стучаться в ворота и двери, разбегаясь все дальше и дальше.

 

     Годи Грютле Воронье Крыло, мирно сидевший за ужином в компании сына Барда Ладонь Секирой и одного из добрых соседей, так и подскочил от неожиданности, когда дверь, визгливо скрипнув, распахнулась, и в сени ворвался потрясающий мечом Рунульв.

- Березовый сок! – воскликнул годи. Сосед его, решив, что сам выходец из Хель решил осчастливить их своим посещением, попятился и стал медленно стекать все ниже под стол. Один только Бард не растерялся:

- А мы уж все решили, что вас с братом унес Оскорей с дюжину вечеров назад!

        Прошло совсем немного времени, как старый испытанный годи был введен в курс всех дел.

- Я ожидал такого поворота, но это было так слабо различимо и не думалось мне, что так все скоро оно состоится. Но коли на то пошло, нельзя выдавать, что мы с минуты на минуту ждем здесь конунга, будучи предупрежденными о его приезде. Войско ваше мы сумеем укрыть в погребах, а поселяне пускай делают вид, что заняты обыденными делами и знать не знают, ведать не ведают о том, что сам конунг из Страны Северных Путей решил к нам наведаться. Но пусть каждый при этом держит камень за пазухой. Ведь каков гость, таково и угощенье, верно мыслю? То-то волки все эти ночи не переставали выть неподалеку от жилья, предвещая войну.

     В это время народ, кто в чем, кто с недопитой кружкой пива в руках, кто в ночном колпаке, уже повыскакивал на улицу. Какие-то женщины голосили, решив, что где-то начался пожар. Дружинники, бродившие тут и там, кратко объясняли деревенским, что такое стряслось и почему никому не проспать эту ночь спокойно. Хлопьями, крупными и пушистыми, словно лебединые перья, повалил снег.

- Быстрее! – крикнул стремглав вылетевший из дома годи. – Своим шумом они сейчас выдадут себя!

     И трое молодцов выбежали из дома вслед за Грютле. Годи вышел на улицу, тянувшуюся вдоль домов по всему хутору, призывая всех к спокойствию и вниманию. Толпа сгрудилась вокруг него и подоспевших предводителей дружинных отрядов – всех, кроме Квельдульва, который со своими йутулами дожидался условленного сигнала в перелеске. Кратко обрисовав, как выглядит обстановка и какие возможны выходы, Грютле и хёвдинги пришли к выводу, что поднять деревенских, возликовавших, между прочим, едва заприметив среди вождей целого и невредимого Рунульва Березового сока, ничего не будет стоить. Одна возможность захвата восьми резцов волн (71) могучего конунга способна была привести их в восторг. А уж за Рунульвом, который виделся им теперь великим героем, они были готовы следовать в какую угодно перепалку дротов (72).

     Выслушав план годи, люди устремились поспешно укрыть пришедших ратников-цвергов по погребам да закутам, а сами поспешили сделать вид, что готовятся к завтрашнему празднованию Йоля, садятся ужинать или укладываются спать. Словом, все возвращались к своим обыденным хлопотам, но каждый между тем держал теперь ухо востро и меч наготове, скорбя сердцем о судьбе отчизны.

     Варг не стал прятаться. Он вместе с Рунульвом, Хорнбори, Трором, Вуковоем и годи Грютле вышел, словно прогуливаясь, к хуторским воротам, где они стали посматривать вправо, с минуты на минуту ожидая подхода конунга.

     Вуковой первым заметил, что во фьорде чернеются мачты пришвартованных водных вепрей (73), а паруса спущены.

- Значит, конунг уже сошел на берег, - решил Варг. – не станет же он откладывать до утра. У него не так много времени. Волка узнаешь по волчьим ушам (74).

- А если скрыть тебя, благородный хёвдинг Варг, до самого Йоля в укромном местечке, - встрял бойкий молотобоец Трор, - то конунг, не найдя тебя и не убив, нарушит свою клятву и погибнет!

- Пусть он бежит меня, а не я его. Здесь я со своим войском и со своими друзьями, с коими пришлось разделить и радость и грусть. И трус я, и прокляни меня Один, если обращусь к конунгу кормой, – сдержанно произнес Варг.

     Между тем Рунульв приложил палец к губам. Он заслышал вдалеке приближающиеся шаги.

- Ну, вот и все! Зуб колом в землю! – сквозь зубы прошептал Варг, вскинув голову и незаметно нащупывая на поясе рукоять ножа.

     Они замерли у ворот, словно остановились гуляя, когда деревенский пересуд завернул в любопытное для всех собеседников русло. Хорнбори посмеивался шутке Рунульва, а тот с упорством доказывал что-то Вуковою. Словом, друзья разыгрывали, а быть может, и впрямь вели самый беспечный разговор, на какой только были способны. Вуковой дружески похлопывал по плечу Трора, а тот, как и всегда, тараторил что-то без умолку.

     Внезапно прямо перед весельчаками возникла, угрожающе нависнув, высокая черная тень.

- Отоприте ворота! – раздался железный приказ.

- Позвольте! – сказал Варг, не поворачивая лица и делая вид, что очень недоволен тем, что кто-то помешал такому великолепному разговору. – Вы б представились начала ради. А то у нас тут не принято отворять ворота кому попало.

- Как вам будет угодно, - тем же железным голосом проговорил пришелец и встал в светополосу. – Конунг Страны Северных Путей собственной персоной. И я прибыл не просто так. Я ищу одного человека. По моим сведениям, этот презренный беглец скрывается здесь у вас, темных и грязных язычников. Заодно бы и с вами поговорить на божеские темы. Я разыскиваю человека по имени Варг. По прозванью – Вне Закона. Он – поджигатель, и у меня есть полное право умертвить его, коим я не погнушаюсь воспользоваться. Радуйтесь, невежды! – закричал вдруг он. – Я привез вам Белого Бога – единственную отраду и спасение. Падите же пред ним на колени и примите сердцем его высшую благодать!

- Разрази тебя гром, конунг! – в сердцах проговорил Рунульв. – Зачем поднимать шум, когда все наши соседи отходят теперь ко сну, дабы завтра весело и широко провести Йоль. Садись за наши столы, конунг, угощайся, ешь-пей, да не забывай восхвалять с нами доброго плодородного Фрейра! – Рунульв казался преисполненным радушия и гостеприимства.

     Между тем хёвдинги смогли заметить, что за конунгом до самой, должно быть, воды тянулось неисчислимое, готовое в любую минуту сцепиться хоть с самим мировым змеем воинство – те вооруженные с ног до головы люди, коими были переполнены все восемь прибывших драккаров.

- Принимай приглашение, конунг! – сказал Вуковой. – И твоей усталой дружине, избороздившей моря и изведавшей громкую славу, найдется в наших краях покойное пристанище.

- Безумцы! – процедил конунг. – Я спросил у вас, где прячется Варг Вне Закона? Намерены вы отвечать?

     Наступила тягостная минута раздумья, из чего конунг заключил, что местные что-то знают, иначе стали бы они отмалчиваться.

     Тогда навстречу конунгу вышел долговязый худощавый человек. Он откинул волосы, и его лицо стало вполне различимо:

- Хёвдинг Варг Вне Закона перед тобой. И он не изменил своих мыслей. Я ждал тебя, конунг, и теперь ты прибыл с бесчисленной ратью, и только ради того, чтобы смочить клинок о мою шею. Не правда ли, весьма благородно с твоей стороны?

- Я так и знал! – расхохотался конунг. – Хёвдинг! Эгей, свита, покажите-ка этому блудному сыну, какие драгоценности имеются у нас в наличии!

     Перед Варгом вытолкнули двух женщин с ребенком, закутанных в грубое толстое сукно. В этих людях он признал мать, жену и дочку. Они заливались слезами и выглядели крайне измученно, но когда увидели Варга, остановились перед ним как вкопанные, не в силах произнести ни слова. Взор витязя блеснул, и он, думать забыв об опасности, метнулся было к своим родным. Но не тут-то было: копье конунга перегородило ему дорогу. Чуть не угодив на острие, Варг остолбенел. Затем выхватил нож. В этот момент прозвучал призывный рожок, и к воротам из самой деревни валом повалили многочисленные отряды. Варг и остальные хёвдинги, что находились ближе всего, первыми вступили в брань. Женщин и девочку вытолкнули из круга на обочину. Они хотели бы ринуться к своему сыну, мужу и отцу, но он, возглавивший свои полки, был уже далеко.

- Как долго ты меня искал! Но на лихо жди лиха! Теперь, в честном споре кольчуг асы наконец рассудят нас, конунг! – прогремел Варг и бросил копье во враждебное войско, посвятив его Одину. Копье накрепко вонзилось в щит конунга и перебило его в щепы. Тогда Варг в точности повторил одно из заклинаний, завещанных некогда Всеотцом:

 

«Знаю и третье, -

оно защитит

в битве с врагами,

клинки их туплю,

их мечи и дубины

в бою бесполезны» (75).

 

     Рать цвергов и поселян подступала неумолимо. Такого стремительного напора конунг никак не ожидал. Он вынужден был отступить и беспорядочно двинуть ближе к тому полуострову, что отличал фьорд. Озлобленные цверги теснили опешившую дружину конунга. Пря стали (76) еще не завязалась. Пока это было только лишь отступление и погоня. Стремительной лавиной, с факелами и тесаками, с вилами и цепами, выкатывались из хутора местные. Рожок продолжал тревожно прорезать ночную тишь. Первого удара конунг не выдержал. Но где то обязательство, что его дружины не восстановят свой боевой порядок и не отразят победоносный натиск? Все ближе к оконечности полуострова отступал злокозненный конунг. Вот уже Рунульв Березовый Сок, бывший в числе наступавших, смог между делом разглядеть с левой стороны их с братом дом, пустовавший так долго и, должно быть, уже совсем холодный. Варг теперь орудовал клыкастой булавой, сокрушая перед собой все и вся без разбору. Замечая, что стремительно приближаются к морю, войска конунга запаниковали. Также жутко им было наблюдать то, что предводитель их оказался в первых рядах, и больше всех находится под прямой угрозой. Дальше отступать было некуда, разве что в разбушевавшееся внезапно море, и  потому задние были вынуждены остановиться и, поделившись на два хвоста, пойти в окружение, чтобы кольцом сомкнуться, поджав вражескую армию.

     Именно этот льдистый, заснеженный и омываемый водами морских бездоний полуостров и стал полем того знаменитого прибоя блеска лезвий (77), который ни один другой, ни до, ни после не обошел по своей мрачной драконьей свирепости.

     Войска конунга продолжали с двух сторон давить дружину Варга. Но его рать была столь велика, что когда вражеское окружение, наконец, было свершено, новые и новые отряды Варга все еще летели со стороны деревни. Они становились вокруг кольца, скованного воинами конунга, и наносили крепкие удары снаружи. Пена мечей (78) лилась рекой, и воины падали замертво. Два войска схлестнулись в один неуемный закипающий поток. Варг, Хорнбори и остальные хёвдинги старались держаться рядом, плечом к плечу, однако постепенно непрерывающиеся лавины подступавшего противника, словно одержимого желанием отведать вкуса крови, разделяли их друг от друга. Только преданного Трора невозможно было отцепить от своего мастера никакими силами. И когда вражеский громила занес над головой Хорнбори гигантский цеп, юркий подмастерье изловчился, и вместо хозяина пал под ударом орудия, заливаясь потоками крови. Хорнбори, оказавшись под живым щитом своего подмастерья, исхитрился и разрубил обидчика вдоль. Только теперь он увидел, точнее, осознал  в гуще вьюги орудий (79) своего маленького милого молотобойца, отважного, но не живого.

- Теперь он уже в Валгалле! – едва подумал Хорнбори, как вдруг на него молниеносно налетел новый противник. Из глаз цверга текли горькие слезы, а сердце сжималось от боли, но от этого он только яростней размахивал секирой, накалившейся до того, что кровь на ней, казалось, шипела и начинала испаряться. 

     Снег перестал быть темно-синим. Он все более окрашивался в густое кровавое марево, и от теплоты его начинал подтаивать. Сотни кровавых ручейков оставляли на снежном насте свои зловещие борозды. Вот какой-то воин с отрубленной челюстью валится в сугроб, корчится и перестает дышать. А вот руда брызжет нескончаемым фонтаном, стоило лишь выдернуть из груди пронзивший ее дрот. Вороны собираются в небе на тинг. Они чувствуют поживу и теперь гулко хлопают синими крыльями и картаво грают наперебой. 

     Мечи плелись в искусную непрерывную вязь, сложным неповторимым узорочьем срастаясь между собой. Со звоном лопались тугие кольчуги в этой жестокой распре. В лесу заунывно завывали озябшие и изголодавшие волки.

     Бард Ладонь Секирой сжимал в правой руке свой рогач ран (80) с побагровевшим от крови лезвием, а в левой – пламенный факел, которым он, страшно размахивая во все стороны, выжигал лица подступавших врагов. Они валились перед ним как подкошенные, чтобы больше никогда не проснуться. Но вот к ногам Барда скатился и обезглавленный кем-то Хельги Пропащий – его лучший друг.

      Рунульв Березовый Сок и Варг Вне Закона поскидывали с себя доспехи и остались обнаженными по пояс. Они с треском врезались в самые гущи врагов, неистово рычали и скалили зубы, и какая-то неведомая сила помогала ульфхединам остаться неуязвимыми.

    Где-то отчаянно тесался Вуковой Славянин. Русые волосы его окрасились в бурый от вражеской крови цвет. Они то и дело липли на его влажное разгоряченное лицо, а враги, точно голодные волки, наступали на него тучами. Но недюжинным взмахом молодецкой руки он разбрасывал вокруг себя до десятка мужей конунга.

- Остыньте в снежку! Отдохните, гости дорогие! – то и дело с задором приговаривал он.

     Несмотря ни на что, застигнутой врасплох вражеской дружине все-таки удалось собраться для того, чтобы нанести еще один массированный удар. Кто сосчитает, сколько цвергов полегло в снегах, в одночасье оказавшись жертвой этого внезапного приступа? Войско Льдистой Страны впервые дрогнуло. Красный плач, изморось ран…

    Оглушительный перезвон стоял на всем побережье. Море, эта пучина путин, молниеносно разбушевалось, словно завело собственную ледяную сечь. Гигантские валы вздымались высоко над водной поверхностью и ошалело разбивались вдребезги.

     Вдруг все чаще и чаще стали слышаться душераздирающие женские вопли. То на помощь своим отцам, братьям и мужьям выступали из хутора их отважные дочери, сестры, жены, вооруженные чем попало. Лишь мать, жена и маленькая дочка Варга, вконец изможденные от постоянных угроз и издевательств конунга, обессилевшие от дальнего плавания, стояли где-то в отдалении, с величайшей тревогой наблюдая за происходящим и силясь отыскать проплаканными глазами самого Варга – своего единственного заступника.

     Слыша женские крики, витязи Льдистой Страны приходили в еще большее неистовство и продолжали бороться с удвоенной силой. Вступление в битву своих женщин они расценивали как упрек, и тогда самый заурядный мальчишка стыдился позволить себе проявить малодушие и трусость. Тогда и короткий тесак становился грозен в руке героя. 

     Варг Вне Закона словно бы вознесся над полем брани. Будто бы со стороны наблюдал он за двумя этими безумными стаями, поочередно пожирающими одна другую. Словно откуда-то сверху наблюдал он и самого себя, яростно порубающего врагов, что создавали постоянную стену защиты для своего конунга, который, между тем, всеми силами старался вырваться из этой всеядной круговерти, разбрызгивающей во все стороны каскады червонной крови. Но Варг непременно находил конунга, где бы тот ни укрылся. Когда их взгляды пересекались, начинала дрожать земля. Взгляд конунга испепелял Варга лютой ненавистью, но в этом же взгляде был различим убогий звериный страх. Варг же широко открытыми светлыми глазами, в коих не находилось места злому умыслу, встречал его свирепый взор и продолжал биться.

     Жил в хуторе человек по имени Бьёрнольф Мохнач с огненно-рыжей бородой, и  думали все, что у него медвежьи лапы. В этой непогоде Одина (81) один его бушующий удар был способен сокрушить до девяти мужей конунга, пока от сотен рубленых домов крови (82) не пал тот витязь, обретя немалую славу.

     Но вражеские рати как будто не убывали, как не убывали на море злые волны, бешено пенившиеся и дробившиеся друг о друга. Ударило насилие по свободе! Сколь отважно ни вели битву цверги и люди, но постепенно становилось понятно: просто так конунга не одолеть. И тогда-то Рунульва Березового сока осенило. Над полем битвы, заглушая все иные звуки, полился беспокойный надсадный гуд боевого рога, словно то сам Хеймдалль объявлял почин Рагнарёка.  Армия конунга снова победоносно наступала, и силы сдержать этот приступ таяли на глазах. Но вскоре враги с ужасом стали замечать, как какие-то косматые верзилы, сметая все на своем пути, врываются в самое сердце побоища и без тени пощады и милосердия дерут супостата на части. Дальше – больше. Со взморья эти жуткие великаны начинают таскать гигантские, гладкие, вылизанные ледяной водой валуны. Вздымая булыжники над головами, они, будучи наделены баснословной силищей, затеяли с лету швырять их в самые скопища врагов, и захватчиков скашивало под неодолимым гнетом падающих громад так, что камни эти вмиг становились для них могильными. Корнелапые тролли Железного Бора расшвыривали людей конунга, словно котят. Иных они сгребали прямо в охапки, добегали с этим грузом прямиком к бушующему морю, по колено залезали в воду, окунали туда конунговых людей и не выпускали до той поры, покуда те не захлебнутся. И здесь,  никак не ожидавшие такого подкрепления в рядах противника, дотоле неуязвимые кряжи мечесечи (83) конунга наконец-то стали давать первые заметные трещины. Отряды один за другим лопались по швам. Как одержимые летали, раскаляясь докрасна, мечи и секиры, оставляя после себя только волчью выть да враньи брашна. 

     Здесь настал час и для Квельдульва, что предводительствовал грозным отрядом йутулов неистового Страхкрахпраха Древодера. Трудно сказать, скольких кровавых орлов вырезал он в этой битве, заходя к врагу сзади, раскраивая спину, в виде крыльев оттягивая вперед ребра и вытаскивая наружу легкие. Лицо клена тинга кольчуг (84) было покрыто черным углем и в блеске щитов выглядело поистине зловеще. Руки его с проступившими от натуги жилами, казалось, не знали устали.

     Кровь мешалась, покуда ярящиеся люди радовали воронов своей забавой грозовых мечей, оставляя норнам оплакивать бледные трупы. Ударялись друг о друга громовые щиты, рассыпая во все стороны сполохи искр. Наступал великий перелом этой битвы. Но упрямый конунг и не думал сдаваться. Только помышляя о собственной шкуре, он более всего желал незаметно выбраться из этого водоворота, а затем подойти со спины к Варгу Вне Закона и… Конунг искренне удивлялся тому, что все еще жив. Значит, белый бог дает ему возможность исполнить свою страшную клятву. В этих раздумьях, конунг безумно рыскал в поисках выхода. И вот она – одна лишь заветная лазейка! Но…

- Не спеши, конунг! – вдруг услышал он рядом с собой, и в тот же момент мышеловка предательски захлопнулась. Последний путь к отступлению преградил сам Варг Вне Закона, грозно нависший над конунгом в полный рост. – Мешай кровь, трусливая кобыла!

     Обруганный как нельзя хуже, конунг, было, опешил, но все же не растерялся. Он выхватил блеснувший меч и отчаянно полетел на викинга.

- Я искал тебя! И нашел! Сподобь меня, Белый Бог, исполнить мою великую клятву и не откажи в помощи! – точно ополоумев, нараспев заорал он не своим голосом. 

- Знай, конунг, что пока у нас в груди бьются живые сердца, твой белый бог – соринка. И наша вековая правда не простит тебе этого бунта, конунг! Ты можешь убить меня, но попробуй убить солнце! И ведомо ль тебе, конунг, что Тор вызвал белого бога на поединок, да только тот не решился биться с Тором (85)?

     Конунг рассвирепел еще больше и что было мóчи, занес меч над Варгом. Одержимый беспробудной злобой, он не заметил под своей ногой выброшенного кем-то щита. И это в конечном итоге привело его к смерти. Конунг поскользнулся, лом шелома (86) выпал из его руки, лязгнул и обломался, упав на ледяную кромку. Варг склонился над ним, и неуклюже распластавшийся на смятом щите конунг закричал от ужаса. В глаза ему  пристально заглядывал не Варг Вне Закона, а сам Один. Каким взглядом он теперь мерил его! Конунг пытался потупить взор, только бы уйти от этого пронизывающего насквозь, поистине бесовского  взора. Он начинал незаметно отодвигаться, пока Огнеглазый Снотворец (87) вещал ему о роковом шествии к Хель – мрачной владычице умерших позорной смертью. Конунг же, немного продвинувшись, нащупал рукой обломок выпавшего волка павших (88) и занес его для последнего удара отчаяния. Но он не успел, поскольку душа его в этот момент навсегда распрощалась с телом и вступила на скрипучую палубу Нагльфара, подгоняемая хлестким кнутом. А тело его осталось лежать на снегу ничтожным скрюченным комочком, покуда сотни ног сражающихся мечегромцев не разнесли его на своих подошвах. Так не стало свирепого одержимого конунга, ибо пал он под гнетом чести и верности, на кои осмелился восстать самолично.

     Казалось, вся земля разом содрогнулась в триумфе, едва узнав о смерти своего изменника. Гром грянул с небес, после чего остатки войск конунга в смятении стали разбегаться. Древо Предела (89) покачнулось до основания. Вражеских викингов догоняли йутулы и кровожадно раздирали на части. Ратный град (90) продолжался.

     Варг утер лоб и устало выпрямился, вдохнув полной грудью. Ничего, кроме запаха крови… В эту минуту какой-то неведомый, нечеловеческий по силе удар резко отшвырнул его, и он оказался вне этого круговорота, необратимо перемалывавшего многочисленные жизни, как если бы набухшие колосья ячменя.

     Он сидел на снегу, не в силах преодолеть искры, сыпавшиеся из глаз. В отдалении продолжало еще гудеть великое сражение. Но вот он прозрел и увидел, что к нему со всех ног бегут мать и жена, подхватившая на руки дочку. Блаженная улыбка озарила его лицо, и он поспешил подняться, чтобы родные могли увидеть, что он жив. Девочка слезла и побежала сама. Видно было, как бегущие заливаются слезами. Варг со скоростью ветра устремился навстречу. Но в этот момент чей-то предательский дрот скосил его жену, и она упала рядом, почти коснувшись Варга. Он побагровел. Покачнулся. Мотнув головой, побежал к матери.

- Нет! – завопила она вдруг, и в эту секунду глаза Варга застлала багровая пелена. Он расстелился на снегу. В беспамятстве обернулся, и подхватил палача за волосы, накручивая их себе на ладонь.

- Если конунг не смог исполнить клятву, то это берусь сделать я! – прохрипел тот. – Я искореню весь твой род, и это будет для тебя самым страшным. Ты не сможешь заснуть спокойно!

- Будь ты проклят! Идти тебе с севера вниз (91)! – грянул Варг, но вдруг к его ощущению клыкастой пасти на своей шее прибавилось чувство того, что что-то самое родное, горячее и невыразимо трепетное сжимает его в объятьях. Это его мать добежала и, упав на снег, попыталась заслонить собой сына. Варг успел различить, что в его дочку, в ужасе отбежавшую в сторону, летят со свистом копья, но тут появившийся невесть откуда Квельдульв Дробитопор, отмахиваясь при этом от целого сонмища ворогов, подхватывает дрожащую девочку на свои могучие руки и уносит прочь от опасности. Здесь вскрикивает мать Варга,  и ее голова молниеносно слетает с плеч. Из последних сил умалишенный Варг душит убийцу. Тот корчится в агонии и, наконец, замирает, все-таки успев впрыснуть в хёвдинга порцию своего яда.

    Силы у Варга были на исходе. Он знал, что все кончено, что у него никого не осталось на этом свете, но никогда еще ему не было так блаженно, несмотря на то, что глубокая скорбь переполняла его остывающее сердце. Приятная томная слабость разливалась по всему его телу, и что-то согревало его. Он был счастлив, ибо он одержал величайшую победу. Снег шепотом покрывал его, будто белоснежное пуховое одеяло. Совсем как в детстве… Редкие алые цветы взрастали на этом воздушном снегу. Все заволакивает дымкой и становится светло и необычайно покойно. В небе плывут тяжелые кучевые облака свинцового цвета, а вокруг все белым-бело. Стихает где-то вдали шум сечи. Рожок радостно трубит победу. И все исчезает. Он лежит, не спит, но отчего только подняться не хватает никаких сил?

     Вот горделивая женщина с распущенными белыми волосами под лебяжьекрылым шлемом предстает пред павшим витязем. Под легкой сияющей кольчугой воздушное белое одеяние, ниспадающее валькирии до пят. Взгляд ее необыкновенно светлых очей холоден, но по-матерински приветлив. Она стоит с кованым оком щита по боку, опершись на копье, вскидывает ввысь обнаженную правую руку, открытой дланью приветствуя доблестного эйнхерия (92).

- Подымайся, воин, стяжавший громозвучную славу достойных деяний! Я послана за тобой из Валгаллы и привела тебе самого резвого скакуна, – произнесла она, и разлетевшееся по полю многократное эхо подчеркнуло торжество минуты.

    За ее спиною и впрямь клубился грациозный дымчатый конь с длинною сверкающею гривой, родившийся словно из седого облака. Черненые доспехи девы Всеотца отливали кристальным металлическим блеском, отражая ослепительно белый снег.

- Отец Побед ждет тебя в палатах славы. Спеши же к его престолу Хлидскьяльв. А я наполню твой рог сладостным медом и постелю тебе ложе. Отдыхай и будь обо всем спокоен, доблестный хёвдинг! Ты победил, и память о тебе переживет эпохи. Твой род будет жить на земле до часа схватки Одина с Волком. А здесь твоя гавань радушно примет своего усталого путника. К этой гавани ты стремился всю свою жизнь, и не было еще в ней витязя отважнее тебя! Седлай коня, Варг! Твои предки и родичи ждут тебя на скамьях рядом с Одином! – валькирия указала копьем наверх, туда, где высились над пологом просторов могущественные и непередаваемые во всем своем триумфальном великолепии твердыни Валгаллы, со всех сторон окруженные переливающимся радужным кольцом, по которому неспешно шли рука об руку убитые мать и жена Варга. Они остановились и, обернувшись, поманили его за собой. Их беспечный смех разливался по всей равнине. Выглянуло солнце, и Варгу вдруг тоже захотелось смеяться. Он бодро поднялся (откуда только взялись свежие силы?!) и вскочил на коня, скоро понесшего его через земные и небесные поля. Валькирия устроилась спереди, осеняя героя блеском своего снаряжения и любовью своего синеокого взора. А затем Варг в немом восхищении, точно обволхованный, обозревал раскрывшиеся пред ним во всем своем первозданном ореоле небесные врата, и валькирия, прижавшись своей ланитой к его пылающей щеке, также устремляла преисполненный воодушевления взор свой в необозримую горнюю высь. Слегка опомнившись, Варг бросил взгляд на землю и уловил, как где-то вдалеке обессилевшие, но счастливые, со спутанными бородами, цверги отирали от липкой крови натруженные секиры. Валившиеся с ног от усталости братья Рунульв и Квельдульв сердечно обнимались друг с другом. По обыкновению задумчиво вглядывался куда-то изрядно порубленный, но победивший Вуковой Славянин. Вуковой смотрел и видел, как кружили над бранным полем скорбные сестры-плакальщицы Желя с Карной, расплескивая огонь из пламенного рога (93). Как всегда деловито распоряжался Хорнбори, едва сдерживавший слезы горечи и все еще отказывавшийся верить в гибель своего славного и любимого пуще всех молотобойца, а древоглавые йутулы из леса, сопя,  выискивали тела павших и собирали тризну. Войска недоброго конунга были разбиты наголову. От самого лиходея не осталось ни малейшего следа. Наступал рассвет за тем, чтобы следом опять пришла ночь, и начался разудалый Йоль. Варг восторженно крикнул, и поклич этот эхом раскатился по всем окрестностям. Квельдульв Дробитопор,  все еще удерживая на руках хнычущую от страха девчушку, завидев стремящего в заоблачных высотах Варга, приветственно поднял над головой свой Рубоглав, вослед за которым взметнулись ввысь полчища салютующих клинков. Тут же павшие в ниве жал (94) герои, подхваченные многими шлемоносными светлозрачными девами, устремились за ним вдогонку, в чертоги Валгаллы, где их ждут пиршества, ристания и беседы с мудрейшими. Варг парил впереди скачки эйнхериев, коих прибрали к себе велемудрые асы. Только встречный вихрь пронзительно свистел в волосах. Впереди их ждали Вальгринд – раскрытые ворота в багрянородную Валгаллу. Звучноголосые валькирии на скаку запели свою протяжную заклинательную песнь:

«Страшно теперь

оглянуться: смотри!

По небу мчатся

багровые тучи;

воинов кровь

окрасила воздух, -

только валькириям

это воспеть!

Мечи обнажив,

на диких конях,

не знающих седел,

прочь мы умчимся (95)».

     Вдруг весь окоем затмил явившийся лик ворога Волку – Одина цвета ярко-синего сумеречного неба середины зимы. Преисполненный той высшей мудрости, что древнее самого времени, этот лик блистал серебряными искорками звезд, которые подскажут витязям дорогу. 

     …Долгожданное нетленное пламя возгоралось…

     То  Всеотец радушно принимал домой своих отважных сынов – всех до единого.

 

 

 

ЙОЛЬ

    

«…Родилася в той рати истина:

Ни просторен мир и ни тесен,

Если знает всяк свои пристани,

Если есть во всем равновесие…»

 

ATRA MUSTUM

 

«…Ты нас в звездах узнаешь –

Мы пламя той веры,

Мы в легендах и песнях,

Но под этим рассветом

Нас уже нет…»

 

ТЕМНОЗОРЬ

 

     Многие секирозвонцы не вернулись с этой бранной пляски (96). Вслед за Хельги Пропащим ушел и Бард Ладонь Секирой, сын годи Грютле, туча цвергов была нещадно порублена людьми из вражеской свиты. Кто вовсе не понес потерь – так это, поистине, дубоголовые йутулы, которые и теперь чувствовали себя так, что лучше и не придумаешь. На рассвете состоялась великая тризна по всем павшим, коих, уложив в один из тесов волн (97) конунга именем «Выдра» и сложив к ним богатые трофеи, сожгли, чтобы с дымом их души быстрее достигли блистающих залов Валгаллы. Просмоленный драккар занялся сиюминутно. Волк стволов (98) горел высоко, и дым от него был тем выше, чем выше устремлялись в жилище Отца Павших (99) души доблестных дротовержцев. Верхушки самых высоких деревьев Железного Бора не могли тягаться в росте с этим густым сумрачным дымом. Треск от костра стоял на всю округу. Снег резкими рыжими мазками отражал клокочущее пламя почивших. На этой тризне были принесены многие жертвы, и многие жены пожелали отправиться вослед за своими победоносными мужьями. К ногам павших в больших количествах было сложено золото и разнообразная утварь. Немало живых радовались участи своих погибших товарищей, твердо зная, что те в самом скором времени усядутся пировать в Валгалле рядом с Отцом Дружин.

     А в хуторе между тем приближался свой пир. Во-первых, до Йоля остался день, а во-вторых, была одержана огромная победа. По окончании тризны все поселяне принялись готовиться к этому празднеству. Из домов выносилось самое лучшее, и ничего не было жалко, потому что собралось множество гостей, а у пожелавших остаться на пиршестве йутулов пуза куда более просторны, нежели у самого прожорливого викинга. Цверги, которым опостылело вечное домоседство, а топот копий (100) вскружил головы, также выразили желание остаться встречать Йоль вместе со всеми. 

     Вскоре все собравшиеся прошли в хоф (101), где годи Грютле Воронье Крыло сделал обильное жертвоприношение Фрейе, посвятив богине огромного откормленного кабана. Все бывшие в этом доме ликовали и уже предвкушали многодневное веселье, зная, что с сегодняшней ночи дни, которые до того все убывали и убывали, наконец-то начнут становиться длиннее.

- И тогда я вырвал у него цепь, с которой он повалил на меня, обмотал ее вокруг какого-то ствола и вокруг его шеи и стал душить, пока у него не лопнули глаза, стволом ему затрещину! – бахвалясь, гремел Страхкрахпрах Древодер, причмокивая при этом куском жертвенного кабана и потрясая окровавленной еще с боя орясиной. Он никак не мог успокоиться после побоища стали (102), и его до сих пор переполняли самые сильные впечатления.

     Немного времени прошло, когда хёвдинги заметили, что Квельдульв Дробитопор куда-то запропастился. Рунульв Березовый Сок поспешил отправиться домой, решив, что брат повел в тепло дочку Варга Вне Закона.

- Ну, вот я и дома! – облегченно выдохнул Рунульв, немного замешкавшись перед входной дверью.

     Дома и впрямь было жарко натоплено, а в одной из кроватей, что находилась в углублении в стене и снаружи была задрапирована медвежьей шкурой, мирно посапывала девочка. Но Квельдульва и духу не было. Даже весточки никакой не оставил.

     

     А Квельдульв Дробитопор между тем бежал, беспорядочно ломая сучья, к землянке хёвдинга Варга, что в Железном Бору. Вот слева промелькнули до боли знакомые стоячие воды Черной Запруды, и даже холодок пробежал по спине Квельдульва. В тайнике землянки оставался до времени припрятанный ларец с поднятыми со дна хляби сокровищами, которые теперь могли очень пригодиться лишившейся всей своей родни дочке Варга.

- Так и есть: вот они! – радостно воскликнул Квельдульв, едва откинув булыжник от задней стены, в коей было вырыто небольшое углубление. – Целы и невредимы! Теперь назад, не то хватятся меня и раньше времени поставят по мне камень у края дороги.

     Когда витязь вернулся, уже смеркалось. Слева, за полем, было заметно, как ожил хутор. Дома и землянки в нем были повсеместно освещены, а иногда до слуха Квельдульва доносились беспечные крики и отголоски песен. Даже в воздухе витал пряный аромат выдержанного солода.

- Повеселимся! – на ходу подумал хромоногий скальд.

- Дробитопор, ну наконец-то! – услышал он, подходя к своему дому. Перетревожившийся брат встретил его, и их ладони сплелись в задушевном крепком рукопожатии. Квельдульв второпях поведал Рунульву о том, каким образом он попал в златовержцы, то есть, как в одночасье стяжал такое богатство. Рунульв, в свою очередь, горячо поддержал его в том, что оно непременно должно достаться девочке, с достославным отцом которой братья давеча плечом к плечу рубились супротив кривды.              

- Лады! А теперь побежали-ка в деревню, покуда не начали без нас! – сказал Рунульв. – Девчонка пусть остается жить здесь, куда ей еще податься? Только от нас она узнает, за какие сокровища положили жизнь ее родичи. А там выдадим ее замуж за достойного славы ее отца!

- А то и сам возьму ее в жены. Зим эдак через десяток. Немалая честь для меня – породниться с хёвдингом Варгом! Подрастет, подсобит нам по хозяйству! – согласился Квельдульв. – По весне я буду ставить кузню, а это хлопотно!

- Хорош, пойдем уже!

- Да погоди, братец, я дома не был не меньше твоего! Как тут все знакомо и безопасно! Дай отсидеться маленько! Соскучился, тролль побери!

- Успеешь, Дробитопор, успеешь! Мы дома!  

 

     Когда братья пришли на деревню, многие уже водили хоровод вокруг Йолева бревна. Местные мальчишки приступом брали снежную крепость. Кто-то из них задорно кричал: «Берегись! Я – хёвдинг Варг!» Другой, потрясая деревянным мечом над головой, вторил первому: «Не сносить тебе клена шлема (103)! Я – Вуковой Славянин!» Куда там! «Видал мою секиру?! Я – Квельдульв Дробитопор!» - вопил третий. «А я – Рунульв Березовый Сок! Крепись, супостат!» - верещал четвертый. Братья, заслышав это, с задором поглядели друг на друга, расхохотались и вступили в хоровод.

- Вот те и женихи для Варговой дочки! Ни дать, ни взять, самые храбрые испытатели металла Льдистой Страны! – смеясь, крикнул брату Квельдульв и хлопнул ладонью о ладонь.

    

     Столы ломились. Румяные с мороза, вдоволь наплясавшись, селяне и гости прошли, наконец, в домовину и стали рассаживаться по скамьям. Дома было тепло, факелы на стенах, то кроваво, то сбиваясь на рыжие оттенки, освещали толстые рубленые, потемневшие от старины бревна помещения, все же остававшегося в немного сонливых объятьях уютного, таинственного полумрака. Блики факельного пламени перебегали по сложенному в одну кучу оружию, даровавшему добрую победу в давешней сече.

     Застолье началось, и первый рог поднял годи Грютле Воронье Крыло. Он был в новом чистом одеянье, а на седовласой голове его блестел великолепный рогатый шлем. Под густыми бровями плутовато прищуренные глаза его искрились:

 

Мы дождались, Вотан,

Празднества такого:

Йоль стучит в ворота,

Сгублен лютый ворог.

 

Это ли не счастье

Надвое велико:

К нам Отец всевластный

Обратился ликом!

 

Станут дни длиннее!

Лейся, медовище!

Доставай тавлеи (104),

Песнь веди, дружище!

 

Встанут да прославят

Песней громогласной

Тех, кто в битвах пали,

Те, кто здесь остался.

 

Песнею прославим

Асов всемудрейших,

Драпою (105) восхвалим

Родичей славнейших.

 

Люд дожил до Йоля

Сквозь секир рутину,

Отстоял былое,

Став непобедимым.

 

Вырвались герои

Из водоворота

Странствий, мглы и боя,

Жить открыв ворота.

 

Рьяно мы рубили,

От пурги сгревались,

Боры бороздили,

В пропасти срывались.

 

Призовем же ныне,

В темный зимний вечер,

Из миров глубинных

Всех существ навстречу!

 

     Восторженный гул поднялся по дому, ибо все были очень воодушевлены. Рога, доверху  наполненные йольским пивом, как один, взметнулись ввысь.

- Великолепно сказано! – оценил кто-то из гостей.

     Подали мясо, конину, которой, как обмолвился однажды Варг, стали брезговать все те, кто занял сторону белого бога, и пошел пир горой. Братья Рунульв Березовый Сок и Квельдульв Дробитопор до ста раз пересказывали всем свои невероятные похождения, а уж когда Квельдульв грохнул на стол свой ларец драгоценностей, все и вовсе дыхание затаили. Годи безоговорочно одобрил идею Квельдульва посвятить его чудесную находку дочери хёвдинга Варга. Рунульв с гордостью демонстрировал сотрапезникам оберег – молот Тора, доставшийся ему от ведуньи из глухоманной пущи Железного Бора. Гулко и привычно грубо басили йутулы, по-своему задушевно общаясь с остальными присутствующими. Те, в свою очередь, быстро к этому привыкали, и такое обращение начинало даже забавлять. Помещение заволокло от дыма душистых цверговых трубок. Они сидели за несколькими столами и выглядели наилучшим образом: бороды их были тщательно вычесаны и заплетены в косы. С ярко-алыми лентами, вплетенными в бороды, непередаваемо гармонировали их одежды темно-зеленых и бурых тонов. Хорнбори сидел, опершись на свой верный тесак и медленно пригубливая глоток за глотком из большой, сужающейся кверху, деревянной кружки густой темный эль. Вуковой Славянин торжественно объявил, что с наступлением весны он отбывает домой, на родину, и братья Квельдульв и Рунульв уже предположили, что запросто составят ему компанию и с превеликим удовольствием перезимуют в Гардах.

     В запотевшие окна время от времени заглядывали снаружи своими воспаленными и красными от холода глазами волки, которые не еще успели уйти слишком далеко от недавнего поля битвы. А уж в доме-то было весело! Грохотал кулачищем по дощатому столу Страхкрахпрах Древодер, пытаясь доказать Хорнбори, что сухой мох – отличное средство набивать перины, перебивали друг друга братья Рунульв и Квельдульв, увлеченные самозабвенным пересказом своих удивительных приключений.

- Одного не могу уяснить, - недоумевал Дробитопор, - как и почему мы разошлись с тобой в разные стороны? Как начинаю об этом думать, так прям не по себе становится.

- Меня это  тоже занимает больше всего! – признавался Рунульв Березовый Сок.

     В эту минуту в дверь постучали. Это была очень хорошая, тяжелая и крепко сбитая дубовая дверь с кольцом, железными поперечинами на четырехгранных гвоздях и окованными углами. Стук в дверь был столь же грузен, как и она сама. Вмиг воцарилась тревожная тишина, лишь кто-то один громкими беспечными  возгласами выразил свою радость оттого, что подошли новые гости.

- Тише, тише! Никого вроде не ждали! – тревожно произнес годи.

- Открывайте! – зыкнул Страхкрахпрах, - это хорошие люди, зло-то мы всем миром одолели, хрясь его дубом, и его больше нет!

     Годи Грютле встал, засунул за пояс под плащ тесак и пошел открывать. Викинги, всегда готовые отразить любое нападение, привстали из-за столов.

     В домовину ввалились двое, оба, с ног до головы обсыпанные крупным снегом (на дворе завела свою ночную пляску вьюжная метелица). За открытыми дверями в спины путникам дышали паром бирюки. Завывучий буран на свой лад вторил кричащим волкам, и это беспорядочное пение порождало жуткую разноголосицу. Гостей пригласили остаться, и они, встряхнувшись и гулко потопав ногами, чтобы сбить снег, неспешно, даже, пожалуй, чуть степенно прошли к столам. Лица у обоих были полностью скрыты широкими отвислыми капюшонами. Но у одного из них, того, что был покряжистей да повыше, седая борода, тотчас же начавшая оттаивать и обвисать в тепле сосульками, ниспадала до самого поясу. Другой был худощав и тоже достаточно высок, однако все же на полголовы ниже старика. Старец был укутан в ярко-синий плащ, а его спутник был весь в черном.

     Годи Грютле Воронье Крыло с показным видом отшвырнул припрятанный топор и указал гостям лучшие скамьи. Те, не вымолвив ни слова, расположились, и во всем доме как-то сразу нависла выжидающая тишина. Все присутствующие, само собой разумеется, не переставали коситься на таинственных пришельцев, но те словно и не думали представляться и скидывать капюшонов.

     Тогда растерянный годи не нашел ничего лучше, как обратиться с речью о том, что имеет честь принимать добрых гостей и надеется, что они с удовольствием проведут здесь Йоль и не останутся в обиде.

- Ну, что ж, отвечай на добрую речь доброй речью! – кивнул старик своему спутнику в черном. Тот вышел из-за стола, встал на свет и откинул капюшон.

     Все оцепенели, а кто-то даже вскрикнул от изумления: перед празднующими предстал сам хёвдинг Варг Вне Закона, такой, каким был всегда. Только глаза его выражали теперь не извечную тревогу, а какое-то обретенное счастье.

     Квельдульв Дробитопор, которого вязало с Варгом столь много всего вместе пережитого, так и подскочил на месте, что даже эль из громадной кружки выплеснулся на его кожаные штаны. Да и остальные, разумеется, отказывались верить своим глазам.

     Варг оглядел пирующих и поднял за победу поднесенный ему рог.

- Впрочем, это еще не все, - произнес он, - ведь я пришел не один.

     Тогда уже со своего места поднялся старик и в свою очередь откинул капюшон. На мудром челе, изборожденном почтенными морщинами, из-под густых бровей сверкнуло единственное око.

- С победой, ратники! – громогласно воскликнул бог богов.

     Все единогласно поприветствовали Одина, и тот произнес:

 

Дающим привет!

Гость появился!

Где место найдет он?

Торопится тот,

кто хотел бы скорей

у огня отогреться (106).

 

     - С Солнцестояньем, да пройдет оно для всех вас как нельзя лучше! – снова обратился к пирующим старик, после чего смерил плутоватым прищуренным взглядом годи Грютле. – Ну что, годи, видал, кто припожаловал к тебе в гости?

- Зря держал тесак наготове! – кивнул годи, глаза которого лучились от восторга.

- Верно выполняешь мои заветы! – похвалил его Один. – Кому известно, что за человек может скрывать под плащом свое лицо? Но, впрочем, мы с Варгом здесь и впрямь неспроста. – Не выпуская из рук тяжелого праздничного рога, Один вышел из-за стола и устроился так, чтобы быть видимым для всех. Взор его случайно упал на цверга Хорнбори.

- О, доблестный мастер цверг! Вижу твою печаль как свою, но, право, не след тебе кручиниться в час великой радости. Трор, твой славный и любимый молотобоец, теперь с нами в Валгалле. Он возлежит отныне на мягком светлом ложе лебяжьего пуха и играет в тавлеи. Не было еще витязя бескорыстнее и преданнее его. Но, уверяю тебя, мастер Хорнбори, теперь его любимая кроватка ничуть не хуже той, что поскрипывала, бывало, под ним в твоей пухленькой избушке! И вот, все же мы с Варгом появились здесь не только ради того, чтобы встретить в вашей разудалой компании добрый Йоль, а с тем еще, что после столь решительной победы никому еще не вредила беседа по душам в тепле у очага в тот ночной час, когда – подумать только! – снаружи рубленые стены выбеливает такая завируха, что носа на двор не покажешь. Да, кроме того, кто-нибудь из присутствующих вот уж наверняка согласится со мной в том, что отдельные явления, произошедшие за последнее время, требуют некоторого разъяснения.

- Во-во! – непроизвольно вырвалось у Рунульва Березового Сока.

     Один степенно кивнул головой и с расстановкой продолжал:

- Всем вам, отныне повязанным прочными узами крепчайшей дружбы, которые выдержали бесчисленное множество самых опасных испытаний, друг от друга, должно быть, известно, что за события происходили в эти лютые зимние ночи. И всем вам также известно, что зачинщиком ваших похождений был не кто иной, как я сам. Ведь ясно как день, что не попади два брата-скальда в роковые недра Железного Бора, не повстречай там Варга, не собери вокруг себя дружины цвергов и рати древобородых йутулов – не видать бы этой победы как своих ушей, а вместо Йоля идти бы теперь нескончаемой скорбной тризне. Смешно говорить, мне бы ничего не стоило собственноручно разметать и развеять в прах злобного конунга, но мне было важнее всего узнать, чего вы стóите. И нужно ли оно вам.

     Мир изменится. Он уже необратимо меняется, ибо не устроен он так, чтобы стоять на месте. И дело тут не только в конунге и его Белом Боге. Идя в будущее, человек позволяет себе забывать о прошлом. Но, уверяю вас, ни вы, ни отважные и честные деяния ваши никогда не будут забыты полностью. Всегда найдется тот человек, который напомнит миру обо всем этом и сам устремится в этом же направлении. Вот для чего, Рунульв Березовый Сок и Квельдульв Дробитопор, раздвоился я тогда на пути и развел вас в разные стороны. У каждого своя дорога. Вы прошли путь, а путь создал вас такими, каковы вы в эту минуту предо мной стоите. Раны ваши – честь ваша и отпечаток того, что путь оставил следы и на ваших душах.

     Когда-то в незапамятные времена я дал миру свои заветы, и теперь не нахожу нужным повторяться. И заветы эти не уйдут бесследно до скончания века, до самого часа моего спора оскалов (107) с Фенриром. На долгое время сгинут во тьму неизвестности и непонимания, будут попраны и искажены те искусства, ради которых провисел я девять вечных ночей пригвожденным к древу предела, и те еще, ради которых похищал я у великанов Мед Поэзии (108). Но и оно, не засыпавшее до конца никогда, пробудится ото сна в последнее утро, в последний летний день перед трехгодичной зимой (109). Пусть будет и Белый Бог – я не против. Сказать честно, нам с ним по одной дороге. Он уж больно кажется чужим, но Он из наших, как мне думается, просто здесь слишком много предрассудков. Он очень напоминает мне моего сына Бальдра. Все короли, в чьих жилах течет север, и их племена будут с Ним как со мной или того ревностнее. А те, кому сильно нужно, оболгут и Его, и меня, и затруднительно сказать, кому из нас достанется больше. Но вас я призываю служить Истине и не поддаваться на обман. Белый Бог, уверяю вас – не самое плохое, что может быть. Гораздо страшнее клевета на Белого Бога, хула на Истину. А мои и Его заветы в своей сути не очень-то и расходятся, пока сам человек не начинает их разводить, забывая при этом об одном и о наиболее главном – о самой Истине. Вас же и роды ваши я призываю быть верными Истине и не сомневаться в ней. Могут быть и те, кто отвергал при жизни Белого Бога во имя меня или же те, отвергал меня во имя Белого Бога. Это достойные сострадания жертвы клеветы об Истине, и если они не переставали, невзирая на свои заблуждения, гореть и удивляться, пусть даже во имя чего-либо одного, они будут с нами. Итак, мир меняется. Вы же и достойные роды ваши будут жить. Хёвдинг Варг не мог бы жить в таком мире, а потому я сразу забрал его к себе. Он ведь и шел ко мне целенаправленно всю свою жизнь. Не выживут в этом мире и такие, как малыш Трор. Но вы – все вы должны жить. И бороться, равно так, как накануне боролись. У каждого из нас своя борьба. Борьба – это тоже путь. Не стоит забывать, что и меня ждет конец пути. Но я до самого часа найду в себе сил остаться с вами. Ответите ли вы мне взаимностью – покажет время. Вот оно и все то напутствие, которое хотел я дать.

 

Благо сказавшему!

Благо узнавшим!

Кто вспомнит –

воспользуйся!

Благо внимавшим (110)!

    

Настала пора прощаться. Один выжидающе замолчал. А витязи, выскакивая из-за столов и расталкивая друг друга, в беспорядке устремились к Высокому. Всякому хотелось хотя бы коснуться его, чтобы навек осенить себя его покровительством. Даже Страхкрахпраховы йутулы были сами на себя тогда не похожи. Как говорится, тролль его разберет, что творилось в эти минуты в их древесных душах.

     Но ни один из них не успел добежать: Один с Варгом мгновенно исчезли, уйдя куда внезапнее, чем пришли. Исчезли с тем, чтобы долго теперь не вернуться…

     Гуляли с неделю. Йоль удался на славу. И вот, поздним вечером, когда все уже почти разошлись кто куда, когда цверги и йутулы уже покинули гостеприимный хутор, Рунульв Березовый Сок, Квельдульв Дробитопор, державший за руку укутанную в пушистую меховую шубку маленькую дочку Варга, и Вуковой Славянин, решивший провести эту зиму у братьев, отправились к дому.

- Нет, ну вы представляете, - дивился Квельдульв, - через сотни лет о нас будут помнить, а что может быть лучше?!

- И саги о нас станут складывать! – восторженно воскликнул Рунульв.

- Да! – мечтательно согласился Вуковой. – Представьте только себе: все, точно как мы давеча, рассядутся по длинным скамьям, протянут ноги к огню, и сказитель начнет что-нибудь вроде: «Древле было… На одном из северных лесистых приморских холмов, что возвышается в Льдистой Стране неподалеку от горячих источников, в рубленной из бревен избе с окованной дверью и выходом в самое сердце зимы, жили-поживали два братца – Рунульв Березовый Сок да Квельдульв Дробитопор...»

     Братья многозначительно переглянулись и счастливо рассмеялись.

 

 

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Ньёрд – в скандинавских верованиях бог, представляющий ветер и морскую стихию.

2. Годи – в родоплеменной системе скандинавов (исландцев) своеобразный старейшина общины, соединявший в языческую эпоху жреческие и судейские функции. Г. Джонс свидетельствует: «У скандинавов <…> не было жрецов, занятых исключительно отправлением культа. В роли посредника между богами и людьми обычно выступал местный властитель. <…> Их (годи – прим. авт.) главенство в исполнении религиозных обрядов определялось социальным статусом, а позднее – авторитетом и официальным признанием в соответствии с законом». 

 3. Берсерк – «свирепый воин, который в битве приходил в исступление, выл как дикий зверь, кусал свой щит и, согласно поверью, был неуязвим. Подверженность к таким приступам бешенства была, вероятно, психическим заболеванием, похожим на ликантропию или на амок малайцев. По-видимому, во время приступа этого заболевания человек делался нечувствительным к боли и верил в то, что он превратился в волка или медведя. Берсерков звали также «волчьи шкуры», а само слово берсерк значит «медвежья шкура» (М. И. Стеблин-Каменский).

4. Оскорей (Дикая охота) – в святочные вечера демоническая скачка по небу, собирающая «смертную жатву» с людей. Участие в Оскорее имело важнейшее обрядовое значение. По поверьям, возглавляет эту скачку сам Один. 

5. Перевод с белорусского языка – мой.

6. Один – верховный бог германцев, покровитель войны, колдовского ремесла, поэзии и т. д. и т. д.

7. Дуб главы – кеннинг (скальдическая метафора) мужчины.

8. Тор – бог-громовержец.

9.  Валькирии – «(букв. «выбирающие мертвых, убитых»), в скандинавской мифологии воинственные девы, подчиненные Одину и участвующие в распределении побед и смертей в битвах. Павших в бою храбрых воинов (эйнхериев) они уносят в Валгаллу («чертог убитых», в скандинавской мифологии находящееся на небе, в Асгарде (чертоге богов), принадлежащее Одину жилище эйнхериев, которые там пируют, участвуют в воинских состязаниях, ведут беседы и т.д. Вместо огня Валгалла освещалась блестящими мечами. Валгалла как небесное царство для избранных, по-видимому, относительно поздно отдифференцировалась от подземного царства мертвых Хель) и там прислуживают им…» (Е. М. Мелетинский).

10. Всеотец – Один.

11. Высокий – одно из многочисленных имен Одина.

12. В представлении исландцев (а прототипом Льдистой страны в «Саге» является именно Исландия), как раз где-то на юге высился большой пограничный лес под названием Мюрквид («темный лес»). Должно отметить, что такая аллюзия появилась у автора случайно, уже после того, как он создал свой собственный Железный Бор, и немало удивила его. Железный же лес упоминается в «Старшей Эдде» в «Прорицании вёльвы» как жилище ведьм.

13. В космогонии скандинавов насчитывается именно девять миров.

14. Бёльверк (букв. «злодей») – одно из имен Одина.

15. Норны – у скандинавов низшие женские божества, определяющие судьбу каждого человека при рождении.

16. Асы – «в скандинавской мифологии основная группа богов, возглавляемая Одином (отцом большинства асов), иногда – обозначение богов вообще» (Е. М. Мелетинский).

17. Нок – в скандинавских фольклорных представлениях водяной дух, обитающий обычно в реках и озерах, а иногда во фьордах. Он ежегодно требует человеческих жертв, и потому каждый год в омутах, обитаемых ноками, гибнет хотя бы один человек. Когда кто-то тонет, нередко слышится, как нок кричит гулким подземным голосом: «Переходит!»

18. «Рябина – спасение Тора» - скандинавская поговорка, восходящая к преданию о том, как громовержец и истребитель великанов Тор попал в наводнение в бою с одной из великанш и спасся, ухватившись за ветку рябины.

19. Намек на биркбейнеров – повстанцев против группировки людей короля Магнуса, поддерживаемой высшим клиром, в конце 70-х – начале 80-х годов XIIв. «Биркбейнеры – буквально «берестеники», прозвище, которое получили повстанцы за то, что обертывали ноги берестой» (А. Я. Гуревич).

20. Прототип Страны Северных Путей – Норвегия.

21. Драккар – скандинавский корабль. 

22. Прототип Варга Вне Закона – реальное лицо, норвежский музыкант и писатель конца XX века, идеолог язычества и национальной идеи Варг Викернес, по собственным словам всецело посвятивший себя и свой музыкальный проект BURZUM богу Одину. История Варга в «Саге» во многом основывается на противоречивой биографии его прототипа. Внешний облик также соответствует. Сюжеты об истязании конунгом людей, отказывавшихся принимать христианское крещение, которые перечисляет Варг Вне Закона, рассказывая свою историю, заимствованы из саги об Олаве сыне Трюггви (см. «Круг Земной»). Реплики героя «Саги о древних» нередко перефразируют реальные цитаты прототипа. В качестве эпиграфа к девятому вечеру «В гостях у цвергов» приводится символическое стихотворение «Пепел», написанное также В. Викернесом.

23. Йутулы – в скандинавском фольклоре потомки великанов-йотунов, горные тролли. Они злобны, ненавидят свет, который превращает их в камень, а также не переносят церкви и колокольный звон и жадны до христианской крови. Отличаются непроходимой тупостью, но в то же время наделены необычайной силой. В «Саге» йутулы больше похожи на деревья, потому что они живут в горах в недрах леса.

24. Тролль Аре – герой старинной скандинавской баллады (он уже окаменел снизу, когда произносил эти слова).

25. Корабль из ногтей мертвецов – Нагльфар – корабль, на котором плывут мертвые из Хельхейма – царства мертвых. Судном управляет отец хтонических чудовищ Локи (Лофт) – самый противоречивый бог скандинавской традиции, плут-трикстер.

26. Дисы – в германо-скандинавских верованиях низшие женские божества, предрекавшие судьбу героя. Нередко они являются во сне. Напоминают трех норн – божеств судьбы у мирового дерева. Но дисы – личные или родовые духи-хранители. Дисы могли быть светлыми и темными, то есть добрыми и злыми.

27. Бледный конь считался вестником смерти.

28. Гардарики («страна городов») – так скандинавы называли Русь.

29. «Орел кричит рано» - скандинавская поговорка.

30. Фёлльвин («мудрец») – одно из имен Одина.

31. Сверканье моря – кеннинг драгоценностей.

32. Отец Побед – Один.

33. Цверги – в германо-скандинавских представлениях карлики. Живут в земле и в камнях. Искусные кузнецы.

34. Имена цвергов заимствованы из «Старшей Эдды».

35. Вот что рассказывается о генеалогии карликов в Старшей Эдде: